История села Мотовилово. Тетрадь 17 (1932-1934 гг.)

По должности бригадира Оглоблин выполнял свои функции в следующем виде. Наряжал людей на работу, хотя колхозники и без его наряда на работу сами рвались. В конце каждого месяца в личных счетах против фамилий колхозников своей бригады он ставил количество выработанных ими трудодней, причём не забывал проставлять и себе за бригадирство ежемесячно 30 т/дн. Оглоблин, болея душой о том, как работает его бригада в поле, частенько, особенно в дни сенокоса и уборочной кампании, выходил в поле. Он с доверием относился к своей заместительнице по руководству бригадой колхознице Марье, которая, работая вместе с остальными колхозницами, под исход рабочего дня измерив лаптями свою тень: семь лаптей — домой, должна переписать на лоскутке бумажки всех работающих и смерить шагами площадь сжатой ржи, и такое сведение вечером подать Оглоблину, как бригадиру. Иногда, заленившись пойти в поле, он залезал на крышу своего дома и оттуда по пальцам считал людей, работающих на участке его бригады, благо изба его стояла невдалеке от края села, и крыша была сравнительно высокой. Работающих в поле баб и девок Кузьма издали узнавал по расцветке платков и сарафанов: «Вон моя заместительница Марья, вон моя Татьяна, а вон и Дунька Захарова в кубовом сарафане!» — мысленно перечислял он колхозниц, занятых делом в поле. Довольный активной работой своей бригады, мысленно повторив лозунг «Кто не работает — тот не ест!», он с весёлым настроением слезал с крыши и принимался за обед, благо который продолжался недолго, потому что приготовленную Татьяной пищу для семьи на весь день, его досужие прожорливые ребятишки почти всю съели ещё до обеденной поры. После обеда, поотдохнув в лежачем положении на кровати, где вместо постели одно провонявшее детской мочой тряпьё, Кузьма шёл в контору. После обеда, как это принято у людей, каждый из работников конторы, перед тем, как приступить к своему делу, делится с сослуживцами, что ел на обеде. После всех доложил о своём обеде и Кузьма.

— А моим зубам и желудку легко, есть-то было почти нечего: всё ребятишки-голопузики подмели! Так что у меня частенько бывает на завтрак Татьяна в постели, на обед — то же, и на сон грядущий — она же! — с добродушной улыбкой шутливо объяснялся Кузьма о своём скудном питании и всегдашнем аппетите на Татьяну.

Иногда в поле под конец рабочего дня Кузьме самому приходилось переписывать работающих колхозников.

— Дядя Кузьма, ты меня записал? — спросила его Дуня, уходя из поля вместе с подругами.

— Записал, записал, можешь идти домой! — с лёгкостью ответил Кузьма.

— Это чья такая статная девка? — спросил он Марью, шагами измеряющую сжатую площадь.

— Как чья? Ты же ей сказал, что записал, значит фамилию её не знаешь?

— Вот именно, что не знаю, я это сказал ей второпях, заглядевшись, залюбовался на её прелестную красоту! И кому только, не знай, она достанется!

— Так запиши: это Дуня Булатова, а теперь её фамилия Куварзина!