История села Мотовилово. Тетрадь 5

– Эх, а лапти-то, знать, у меня совсем каши запросили! – заметив, как на ногах его стали мочалиться износившиеся лапти, сказал Василий. – Как плохо, что сам я не умею лапти плести, не научился в детстве, а теперь хоть не берись, все равно не научиться.

– Найми меня, я тебе десяток пар наплету! – добродушно предложил свои услуги Иван.

– Пожалуй, – согласился Василий.

– Я бы и больно рад сплести.

Въехали в село, подъехали каждый к своим домам, стали выпрягать лошадей. Вышедший на улицу помочь отцу распрячь лошадь и свалить липняк, Минька известил отца:

– А Васька у нас жопу сжег.

– Как так?! – с досадой отозвался отец.

– Об железную галанку, – горестно сообщил о подробности Минька.

– Где он?

– В верхней избе на кровати лежит, страдает, охает!

Василий торопко ввел лошадь во двор, пустил Серого в хлев, а сам поспешно направился в верхнюю избу. Минька остался сваливать воз. Василий, широко расхлебянив дверь, мрачной грозовой тучей появился у порога. Злобно хлопнув дверью, стекла в окнах отозвались дребезжащим звоном, он протопал вперед. Бросив варежки и шапку на точеный диван, стал раздеваться, с раздражением яростно обдирая с усов намерзшие сосульки. Семья выжидающе молчала. По тому, как у него на глаза сурово наползали брови, все понимали, что он готов разразиться гневом.

– Как сгубили ребенка!? – ни к кому не обращаясь, издали, не подходя к метавшемуся от боли Ваське.

– Ты, Вась, успокойся, остепенись немного, – с мольбой в голосе обратилась к сыну бабушка Евлинья, зная, что ей первой надо объяснить, как все это произошло, и этим потушить нахлынувший пыл на сына – отца семейства.

– Тут нечего успокаиваться! – запальчиво повысил он голос на мать. – Все вы тут остаетесь дома и не можете за все углядеть. Так-то у вас многие без глаз или еще без чего могут остаться!

– За ними-то рай углядишь, их целая куча, кто во что горазд, они все проказники, баловники! – хотела оправдаться словесно мать.

– А вы-то тут на что! – заорал он, чуя, как от буйства у него на шее затокали кровью жилки, злобно затрепетала бровь.

Вся семья от отца получила беспощадную встряску. Встрепенувшийся от сильного отцова окрика Васька, перестал охать, он виновато взглянул на отца, болезненно проговорил:

– Пап, я сам, нечаянно, я без порток был, играли мы…

Эти умоляющие слова болезненно страдающего Васьки отрезвляюще подействовали на отца. Он, несколько успокоившись, притих, присел к кровати, на которой вверх задом лежал Васька. Его правая ягодица вся была красная, как кумач, левая же закраснелась наполовину.

– Мазали чем или нет? – осведомился отец.

– Гусиного сала, несоленого, у людей достала и много раз намазывала перышком! – осмелилась вступить в разговор мать, боясь лишним невпопад сказанным словом разжечь Василия, а у самой от жалости к Ваське и переживания не сходят с глаз слезы.

А дело с ожогом Васька произошло вот как. Накануне Ванька целый уповод на улице катался с горы и с крыши. Нахлобучив на самый лоб шапку, он вместе с Панькой и Санькой бегал, играя, а вскоре он так умаялся, что весь вспотел, разделся, его просквозило, он простудился, а утром этого дня стал надрывно кашлять. Мать, упрекая, обрушилась на него с руганью:

– Ты только пикни у меня! Сколько раз тебе было сказано – раздемши, не выходи на улицу! Эх вы, надоедники, накачались на мою-то шею, кесь вас и не вырастишь! – бранила она детей, а сама тут же сожалела об этом, потому что она любила, жалела и оберегала детей больше, чем сама себя.

К Савельевым в верхнюю избу пришли Ванькины товарищи Панька с Санькой и стали звать Ваньку на улицу гулять.

– Вот черт вас тут носит! Все тепло из избы выхолзали! – обрушилась с руганью бабушка Евлинья на ребят. – Шлендаете тут! Ступайте на улицу, Ванька не пойдёт! Я им сказки сказывать стану. – С этими словами бабушка бесцеремонно вытурила их в сени, а сама принялась за починку своего сарафана, намереваясь пришить к нему заплату.

– Машиньк, ты куда вечор иглу-то дела? – спросила она у внучки.

– Около косяка втыкала!

– Что-то я никак ее не найду! Шарю, шарю ладонью, а найти не могу. Ах, вот она, – ойкнула бабушка, когда иголка кольнула ее в руку. Бабушка, усевшись на диван, долго не могла вдеть нитку в иглу. Старческие глаза стали видеть плохо.

– Бабк, дай я помогу, скорее тебя вдену, у меня глаза-то повострее! – проговорила Маша.

– А мне и невдомек, на-ка, скорее вдень. Да поди-ка, барынька, принеси со двора дровец, железную галанку затопим, вишь, как в избе-то засквозило и на улице-то похолодало. Ветер подул от Серёжи – Сиверко. А ребятам-то я пока загадку загадаю, слушайте вы, басурманы: Яшка, Федяшка, Мартешка, Алексашка, Митька, Ивашка, Илюшка, Авдешка, Степашка, Олежка, Николашка, Демьяшка – что это? – обратилась она к Ваньке с Васькой.

– Бабк, скажи, мы никак не отгадаем! – заныл Ванька. – Эк, какие вы не догадливые – год!

Манька принесла дров, затопили железную галанку. Дрова вскоре разгорелись от галанки, по всей избе пошло приятное тепло.

– А теперь слушайте другую: Пелагея, Варвара, Софья, Чигрофена, Прасковья, Стефанида, Василиса – а это что?