История села Мотовилово. Тетрадь 6 (1925 г.)

Пахая невдалеке, Степан Тарасов на своем невыложенном жеребце Фанфароне то и дело покрикивал на него и, не жалея кнута, похлёстывал его. Изнеможённый пахотой, изнурённый непосильным трудом и истощённый недокормкой жеребец едва тянул за собой плуг. Кнут с пулей на конце эффекта почти не давал. Для лучшего послушания Степан то и дело плотно прилагал свой кнут к ребристым бокам Фанфарона, но жеребец плохо реагировал на кнут, он приноровился и попривык к нему. Кося глазом назад, на хозяина, он, завидя мах кнута, злобно отлягивался. Чтоб лишить Фанфарона наблюдения за поведением хозяина, Степан к оброти возле глаз жеребца привязал по жгуту скрученной соломы. Внезапный удар кнута действует лучше. Без всякой жалости к молчаливой скотине Степан вваливал жеребцу «овса». В прошлом году Степан также усердно хлыща жеребца, нечаянно выхлыстнул Фанфарону глаз. Он, окривев, стал недовиживать правым глазом. Набрал Степан для себя и для своих двух лошадей тягловой уборки на тридцать едоков: своих семь, дочерних два, еще у четырех безлошадных семи родных на двадцать едоков, да у Гуляевой Анны взялся земельный надел обработать исполу, выпив с ней полбутылки самогонки магарыча. Имеет Степан двух лошадей: карего жеребца Фанфарона и гнедого мерина Пирата. Хотел Степан приобрести двухлемешный плуг, чтоб на пашне справляться одному, да не нашёл такого плуга, вот и приходится с собой на пашню брать дочь-вдову Марью.

Сам Степан пашет на жеребце, а Марья на мерине. Обе степановы лошади имеют невзрачный вид, изнурены работой и истощены недодачей корма. Степан частенько забывал непреклонную заповедь «Не гони коня кнутом, а гони его овсом». Он часто даже упрекал своих животных: «их что ни корми, все равно все вывалится, у них под хвостом-то дыра». Кормил он своих лошадок плохо, забывал подсыпать им овса, скуповато подсыповать им сено. Мерин Пират кое-как к проголоди, втянулся по своей престарелости, смирился с непосильной работой, но молодой невыложенный жеребец Фанфарон никак не мог смириться с таким порядком. Он сначала протестовал, брыкался, показывая свою норовистость взлягиванием, но надоедливый хомут, увесистый кнут и скудный кормовой рацион укротили его. Натужистая работа, особенно во время пашни, вконец изнурила Фанфарона, он частенько вставал в борозде, от полного бессилия припадал на землю. В таких случаях степанов кнут не в состоянии был вразумить – Фанфарон кнут переносил со стоном, а подниматься с борозды не думал до тех пор, пока отлежавшись, не наберется новой силы. Потом, дыбившись, вставал, судорожно тряся всем телом, отряхивался от прилипшей к шерсти земли и пыли. Степан же, вызнав норов и наклонности своего жеребца, действовать стал с хитростью. Лежа на борозде, жеребец живо вскакивал на ноги и призывно игогокал, если по дороге мимо проезжали на кобыле. В таких случаях у Фанфарона проявлялся животный инстинкт: почуяв близость кобылы, он бодро вскакивал на ноги и, вскидывая головой, начинал пронзительно ржать.

Вот и в этот злополучный день, когда пашня в самом разгаре, а Фанфарон устало растянулся на борозде, брыкая ногами, блестя землю отполированными подковами, непослушно отлынивал от работы. Степан, недовольный таким оборотом дела, унылым взором окинул поле. Заметив невдалеке пахавшего на своей сивой кобыле Ивана Трынкова, осененный догадкой, Степан тут же поспешил к нему за помощью.

– Бог-помощь! – поприветствовал Степан Ивана.

– Бог спасет! – вздрогнув, отозвался Иван.

– Извиняюсь, Степан Васильич, я тут, идя за плугом, в забытьи чуть ли не вздремнул, а ты меня напугал внезапно, я инда вздрогнул! – некстати оправдывался Иван перед Степаном.

– Ну, как земля? Какова пашня? – для начала поинтересовался Степан.

– Земелька очень гожа, а пашня – малина! – с восторгом ответил Иван.

– А это что у тебя борозда-то мелка, вроде непропашка, пропуск?

– Да видишь ли какое дело-то, попала под лемех палка, зацепилась, плуг выскочил из земли-то, начал чертить вхолостую, я не наклонился из-за лени, не убрал палку-то, думал, что она сама высвободится, а она так и не выпала. Пришлось останавливаться, да ногой швырнуть. Ногу-то об плуг зашиб. Вот из-за этого и непропашка, – с наивностью оправдывался Иван перед Степаном.

– Ну, а как кобыла-то у тебя, не устала, тянет? – ближе к делу завёл разговор о лошадях Степан.

– Моя Зорюшка старается, потягивает. Как говорится, «Сытый конь в борозде не застрянет». Не гляди, что она величиной-то с борова, но зато без норова! – с выхвалкой и гордостью добавил Иван.

– Да, а я «Тощую клячу от народа прячу»! – про себя подумалось Степану. – Я бы своего жеребца за утро бы променял на мерина, – осведомил Степан Ивана.

– А что?

– Да он пахать не пашет, а только игогокает, проезжающих мимо кобыл приветствует, а на мерине пахать-то поспокойнее.

– Ты бы выложил его.

– Вот уж после пашни и сева.

– А я ведь к тебе, Иван Васильич, с большой просьбой, – наконец-то обратился с просьбой Степан.

– С какой?