История села Мотовилово. Тетрадь 7 (1925 г.)

На улице послышался коровий мык. Сонно-вялое коровье передвижение, струистый плеск коровий мочи, гулкое шлёпанье жидкого помёта. Слышались, как выстрелы из пугача, хлопание пастушьего кнута. Николай, поспешно выбег из избы во двор. Выпустив из ворот корову, он невольно взглянул, на избу Кузьмы, из трубы которой шёл пахучий, густой дым, у печи хлопотала Татьяна.

Когда уже совсем ободняло, Кузьма, навестив Николая, окликнул его:

– Николай!

– Что!? – испуганно, как воришка, пойманный за руку, отозвался Николай, думая, что Кузьма нагрянул к нему с обличением.

– Ты случайно не на сенокос собираешься? – спросил Кузьма.

– Да, а что? – растерянно, всё еще невразумлённо переспросил Кузьму Николай.

– Захвати мою бабу: покажи ей наш пай в Ендовин. Сегодня видать день будет хороший, пусть там сено досушит.

– Ну, так, что, показать можно, а ты разве косить кончил? – повеселело поинтересовался Николай.

– В Ендовине-то кончил, сегодня в Медвежий дол косить пойду. Так будь добр, покажи пай-то.

– Ладно, покажу, пусть идёт, – пообещал Николай, чуя, как от сердца отвалило камешек беспокойства.

Спор Устиньи с Анной Гуляевой

У трудолюбивых мужиков деловая пора: в больших семьях деловой накал, стоит сенокос, и глядишь, скоро начнётся и жнитво. У одиноких же вдов свободного времени хоть отбавляй. Сойдутся на улице две бабы, начинается базар, подойдёт к ним третья – открывается ярмарка. Тут, скороспешный деловой разговор моментально перерастает в споры, а спор, как правило, заканчивается дракой.

Вечерком, случайно, встретились на озере, на мостках, Анна Гуляева со своей зловредной шабрёнкой через прогон Устиньей Демьяновой. Невольно завели меж собой злободневный разговор. Как на грех, в это самое время молодёжь, девки с парнями гулявшие около амбаров, весело резвились, задорно смеялись, а отдельные парочки, по-своему объяснялись в любви.

– Погляди-ка парень девку-то, совсем замусолил и никак она от него вырваться не может. А он какой идол, нахал, прямо на глазах у людей, готов под подол залезть! – сложив губы кошельком, возмущалась Анна.

– Да эт, чей парень-то? – напыжившись, допытывалась она.

– Как чей? Федька Лабин! Василия Григорьевича сынок! Вот чей, – стянуто собрав губы воедино и придав им подобие лошадиному подхвостному отверстию, объяснила ей Устинья.

– Я давно наблюдаю за этой парой, да никак не узнаю, чей парень и не знаю девка чья? – вылупив глаза и горизонтально покачивая головой, возмущалась Анна

– Ты баишь, девка-то чья? – переспросила Устинья.

– Да, чья? Я что-то не знаю, – допытывалась Анна.

– Наташка Статникова! Овдотьина дочка. Федька-то играт с ней – она его невеста, а он её жених. Вот они и любезничают. Так, что тут и глядеть нечего, пусть играют, – невозмутимо заметила Устинья.

– Како, любезничают! Рази это игра, когда он при народе готов к ней под подол залезть! – неунимаясь возмущалась Анна

– Да это, он у неё титьки щупает, а под подол-то ему лезть, вовсе надобности никакой нет, – успокаивала Устинья Анну.

– Анн, ведь сама была в невестах! Так небось у самой-то женихи титьки щупали? – разоблачительно с язвительной усмешкой, укольнула Устинью Анна.

– Щупать щупали, а чтоб под подол! Этого не было! – бойко объявила Анна. – Я бывало, так шелыгну, что любой парень, от меня откатится колбасой! – буйно геройствовала Анна.

– А, что же, говорят, ты Анёнку-то трёхмесячную родила!?

– Это совсем другое дело! Я не одна, я с мужем жила. Мы в ту пору, со свадьбой задержались. У мово покойного тятеньки, денег в то время не хватало, вот и пришлось, задержаться со свадьбой-то! Вот и пришлось нам с моим покойным Иваном-то, близь году засватанными пребыть, – деловито объяснила Анна.

– А, Васька-то у тебя, и вовсе выблюдок! – злонамеренно козырнула Анна.

– Эт как выблюдок? – возмущённо спросила Устинья – злобно глядя прямо в переносицу Анне.

– Да так! Люди бают! – ехидно, смеясь ответила Анна.

Уж не из таких Устинья, чтоб стерпеть такую обиду. Будучи от самой природы коварна и зла, как курица из-под галки, и по своей собственно натуре, похожей на курицу, у которой только что ястреб утащил цыплёнка, она так яростно раскудахталась на Анну, что всю дорогу, что они шествовали, с вёдрами на коромыслах, от судорожного содрогания её тела воды в вёдрах осталось вполовину, а тропинка за ней вся усеяна водяными брызгами. Анин петух, заслышав хозяйкин спор с соседкой, видимо подумав, что они снова спорят из-за него торопливо, шмыгнув в подворотню своего двора. Оправившись от испуга, вопросительным знаком изогнув шею, очумело выпучив глаза, победоносно запел. Сидя на завалине и наблюдающие за ругающимися соседками, Дунька Закерова, с Татьяной Оглоблиной, толкуя меж собой, гадали: а кто же из них переспорит.

– Давай биться об заклад, что Устинья всё же переспорит, – шутейно предложила Дунька Татьяне. – Я её натуру знаю.

В прошлом году на жнитве, около Волчихи она в споре, Вторусского мужика, чуть не убила!

– А как, дело-то было? – поинтересовалась Татьяна.