История села Мотовилово. Тетрадь 7 (1925 г.)

Не успел Яков Спиридонович, как следует остепениться, как к нему в дом, куражисто вломился, подвыпивший, Алёша Крестьянинов. Яков его выгонять, а он незваным гостем опять в дверь ломится, словно кто рад ему. Пришлось Якову рассердившись, применить к Алёше силовой приём, вложить ему как следует и напоследок с грохотом чебыркнул его с приступков крыльца, чтоб впредь не повадно было. Потом Яков, об этом случае рассказывал мужикам.

– Я, сначала-то, с ним честно! Говорю ему: «Дурману, что ли ты наелся, ты свою дурь брось!», – а он одно своё лезет! «Ну какого дьявола тебе надо!?». А он говорит: «Мы с тобой Яков Спиридонович, сродники! Поднеси мне – угости!». Ну и пришлось такого сродничка «угостить» как следует. Столкнул я его с крыльца, так удачно, что он своей спиной все ступеньки пересчитал. А теперь, когда опомнился «крёстным» меня называет. Чует, что я его «угостил» за дело.

Не обошлось, без очередного калабродничества и у Митьки Кочеврягина, побывав в гостях у тестя, он в сильном хмелю выбравшись на улицу, горланил во всю улицу: с кем бы подраться! Охотник (тем более под пьяную руку) нашёлся. Шёл по дороге мимо подвыпивший Николай Ершов. Вспомнив Митькину обиду, смекнув, что случай отомстить ему подвернулся, он злонамеренно подошёл к Митьке сзади.

– Это ты напрашиваешься отведать моих кулаков фунтовиков? – вызывающе спросил Николай Митьку

– Хрен тебе в правый глаз, чтобы левый не моргал! – скороговоркой проговорил обернувшись к Николаю Митька. Тогда, не говоря ни слова, Николай размахнувшись сильно ударил Митьку по боку. Завязалась драка. Но слаб хилый Митька, против кряжистого Николая. Драка закончилась тем, что из Митькина носа, на вмятую ногами землю закапала кровь. Николай, трубя победу, с самодовольством удалился, а Митька, крикливо ругаясь, угрожая с досады разодрал на себе рубаху, до самого пупка.

Разбушевавшегося Митьку в избу вволокли втроём: жена Марья, мать, и его брат Колька.

– Напоролся до свинства, а теперь ломаешься и вычупендриваешь из себя! Свою дурь показываешь!? – упрекала его осмелевшая и обозлённая своей судьбой жена Марья.

– Кольк, крути ему руки, а я верёвку возьму! Давай ею свяжем!

И одолев сопротивление Митьки, они связали его лопатной верёвкой.

Митька, поняв, что в семье появились сильные Колькины руки, решил про себя: «Эту пьяную кутерьму надо бросать!».

– Да твоему-то пьянству будет, когда конец-то или нету! И когда ты, только, досыта напорешься или уж до смерти опоришься! Развязал бы мои ручонки – вот до чего надоел ты мне со своим пьянством! – укоризненно наговаривала Митьке, Марья, измучавшаяся в своей недолгой замужней жизни, глядя в упор на связанного мужа, у которого на окровавленном носу бродили мухи.

В ответ Митька, что-то пьяно и бессвязно бормотал.

– Ты не гмыкай, говори толком! Не вычупендривай, нам ведь некогда с тобой тут валандаться-то. Вон в зыбке ребёнок плачет! Его почистить и успокоить надо, а ты напоролся как свинья и гмыкаешь. Вот возьму, да и выволоку тебя в сени. Раньше я за тобой ходила, ухаживала, а теперь фигу. Хоть подохни пьяный на улице – не подойду! – натерпевшись и настрадавшись, осмелевшись, наступательно угрожала Марья Митьке.

– Дался в картёжную игру, да в пьянство и думает больше на свете заняться нечем.

А ночью, лежа на одной кровате с Митькой, Марья решила наболевшись, всё высказать ему:

– Какой ты всё же заносчивый и вредный с людьми и не жалостливый ко мне. Я из-за тебя дьявола всю свою жизнь загубила! И довёл ты меня до последнего! Я как доска стала, слёз пролила целое море. Тоска и кручина меня совсем заела. Никакого просвета в жизни у меня нету. Когда ты пьяный, ломаешься, куражишься, колобродишь, пристаёшь ко мне и никакой уём тебя не берёт. От этого тяжко на душе моей

– Ну ладно, я извиняюсь перед тобой, больше не буду, – полупьяно пробормотал Митька над ухом Марьи, лезя к ней с намерением поцеловать её.

– Не люблю, когда пьяный лезешь целоваться ко мне, – раздражённо оттолкнув Митьку от себя, отвернувшись к стене, завсхлипывала Марья.

И укоризненные слова, и слёзы подействовали на Митьку. Он с осторожностью, в темноте, дотронулся до её глаз. Его пальцы ощутили липкую влагу слёз. В нём пробудилась жалость к жене. Не выдержав Марьиных слёз, Митька растроганно слез с кровати, в темноте ночи побрёл в чулан, нащупав там бутылку с самогонкой, выпил из неё стакан и улёгся на голом полу один. Лежал он, спал, бесчувственно как мёртвый, сначала дробно храпел, а потом и храпеть-то перестал. К утру, мать встала, подойдя к Митьке проверила: ей показалось, что он не дышит. Всполошивши семью она выбежала на улицу закричала:

– Караул! Митька помер!

Народ сбежался: выяснилось – Митька жив. Марья, злорадно ворча, объяснила людям: