Василий одевшись, зажёг фонарь, и вышел во двор. Оставив фонарь во дворе, он, отворив калитку, вышел на улицу. Светало. Над селом стояла таинственная безветренная тишь. Наслаждаясь первым зимним утром, и вдыхая прохладную тёплынь первозимнего утра, Василий размышлял сам с собой, проговорил вслух: «Как окутало всё кругом!». По улице расстилался, ещё ничьим следом не тронутый белый пушистый ковёр. Избы, окутанные белыми одеялами, понуро смотрели окнами на выбеленную снегом улицу.
По первопутку, Василию захотелось съездить в лес, за дровами. Он, выведши из хлева застоявшегося Серого, стал его запрягать в заранее приготовленные сани-дровни. Вскоре, Василий выехал со двора, и первым обновил санный путь, проложив за собой, две изогнутые глубокие полосы, проделанные в снегу, полозьями дровней. С скрытой, радостью он горделиво прикрикнул на Серого, тот помчался резвой рысью, не чувствуя за собой тяжести саней и хозяина. Прилипший, мягковатый снег к копытам лошади, от бега, ошмётками полетел из-под ног Серого, забрасывая полушубок и попадая в лицо Василию. Из-под поскрипывающих на снегу полозьев саней, назад потянулись ровные две полосы. Минут за десять Василий доехал до леса. В хвойных вершинах сосен тихо шумел ветерок. Василий, глядя во все стороны любовался красотой природы в зимнем её одеянии. В стороне от дороги, под тяжестью снега, низко наклонив голову, стояла молодая ель. Снег задержавшийся на её разлапистых ветвях низко наклонил её к земле. В нужном месте, Василий остановил Серого, привязал его к сосне, а сам принялся наваливать на сани, запримеченный им ранее, кем-то оставленный сосновый, смолистый, комель дерева. Из ноздрей серого клубами вырывался пар. Он стоял у высокой сосны и чесал морду о шершавую кору дерева. Ввалив в сани, комелёк, Василий принялся рубить топором хворост, с тем расчётом, чтоб пополнить дровами воз и замаскировать комелёк. Мелодичный звон топора, далеко разносился по лесной чаще. Молодую поросль и сучки Василий рубил наотмашь. Работа спорилась, и воз вскоре был готов и увязан.
По-возвращению в село, Василий увидел, как по улицам взад и вперёд разъезжали на санях запряжённые лошадьми мужики, санными следами бороздя по снежной улице, кроя её на разные геометрические фигуры. Зима наступила как-то сразу, в один день. На дорогах колёса сменились санями.
В этот день, глубокого предзимья, многие хозяйственные мужики, перевозили свой летний инвентарь в амбары и сараи: плуги и бороны туда убирались до весны. Телеги ставились под навесы. Мужики спешно исправляли поломанные сани, ввёртывали к ним оглобли.
По приезде домой, Василий, свалив в пробеле воз и распрягши лошадь вошёл в избу. Вся семья была в сборе – ждали его обедать. Сидели и ели за столом, почти молча, только слышно было как стучат ложки о края общей чашки, в которой парились постные щи, забелённые толчёным конопляным семенем.
Бабушка Евлинья, жуя хлеб и степенно прихлёбывал из ложки щи, как-то между прочим, делилась с семьёй своими замечаниями насчёт посадки:
– Скоро холода настанут – ветер холодный от Серёжи подул «Сиверко».
– То-то свинья, набрав полную пасть соломы поволокла её себе в гнездо! – высказала своё замечание и Любовь Михайловна.
– Ты, Вась, погляди картошку-то! Укрой яму-то потеплее, чтоб она не перемёрзла! – дала указание сыну бабушка.
– Знаю, укрою! – коротко ответил матери сын-хозяин.
Он сам знал, что и когда надо делать. Будучи заботливым и предусмотрительным хозяином своего дома, он не дожидался чьих-либо указаний или напоминаний в вопросах хозяйственных.
Черпая большой деревянной ложкой кашу, он повелительным тоном давал задание своим старшим сыновьям:
– Вы поменьше лодырничайте! Чтобы, каждый день по дюжине каталок вами было сделано и на сушилах уложено.
– Ты Саньк, в книжки-то поменьше заглядывай, торчать за ними, а толку мало. Наделайте побольше, каталок-то! Сдадим их Лабину, денег получим, а на денежки-то, чего угодно приобрести можно! – назидательно поучал он сыновей.