– Эт я сходу! Я не такие высоты брал. И вообще, я верхолаз потомственный. Мой дед крыши на церквах красил. Иной раз до самого крестика добирался. Да я и сам-то в лесу, бывало, от медведя скрываясь, не такие высоты брал. А это для меня пара пустяков. Стоит мне одним приёмом махнуть и тама! И самовар будет в моих лапах! А давненько меня баба донимает самовар приобрести, а то чай-то пьём из чугуна, вот и подвалила лафа, сейчас за 30 копеек самовар схвачу! Сходу!
– А ты не уговаривайся, а полезай! – выкликивали из толпы.
– А вы дайте срок: будет вам и белка, будет и свисток! – он им.
Поплевав на ладони и уцепившись за шест, Николай визуально обвёл взором устремившихся на него мужиков, придав этим особую важность и оттенив геройством начало своего ухарского поступка. Толпа выжидающе притихла, только слышно было ляляканье в задних её рядах.
– А ты, Миколай, разуйся, всё легче будет взлезать-то, – сочувственно кто-то посоветовал ему из толпы.
– Я бы разулся, да боюсь, как бы лапости не занозить и щиколки не ободрать! – усмехнулся Николай.
– Да он вон какой гладкий, шестат, вишь, даже блестит.
И вправду, шест обшарпанный множеством рук, отполированный хватающимися за него ладонями, зеркально поблёскивал на солнце.
– Эх, где мои 17 лет! – ухарски провозгласил Николай и, подпрыгнув, оторвавшись ногами от земли, покарабкался по шесту вверх. Не добравшись до середины шеста, он приостановился, громко вздохнув, устало проговорил: «Нет, видать мало каши ел. Кишка тонка». И вдруг, сорвавшись с шеста, брякнулся на землю, раскорячисто распластался на песке. Его фуражка, слетевшая с головы, колесисто покатилась под ноги бушевавшей от смеха толпе: «Ха-ха-ха!» – каталась со смеху, надрывалась смехом толпа.
– Видать, я сам немножко сплоховал, – унимая грохочущий смех, проговорил Николай, поднимаясь с песка. – Надо бы, действительно, разуться, а я не послушал, – журил себя Николай. – А то бы я легонько до самовара добрался, – не теряя соблазна отговаривался он.
– Тебе, вить, баили, что надо разуться, а ты…
– Да я пожалел доморощенные подмётки, как бы их не поцарапать, а тятька-то мне их только одну пару подпришил! – добродушно отшучиваясь, Николай всё ещё продолжал отряхиваться от прилипшего к заду песка и пощупывал ушибленное место.
– А ты, Миколай, повтори приём-то, может, что и получится! – с явной подковыркой, смеясь, кто-то выкрикнул из толпы.
– А ты не подзуживай на сахар-то, он и так сладкий! – отозвался ему Николай. – Нет, мужики, больше не полезу, денег мало осталось. Мне баба на Ярмонку дала всего-навсего один целковый. Вот за 30 копеек я свою душу потешил, проиграл, а на остальные надо чего-нибудь ребятишкам купить, и надо свой желудок повеселить, в трактир надо зайти.
И он, протиснувшись сквозь весело улыбающуюся толпу, неторопливо шагая, направился в пивную.
В буйном веселии народной толпы прошла Ярмонка, а когда палящее солнце стало склоняться к вечеру, народ с неё стал расходиться и разъезжаться по сёлам, только чернухинцы оставались на площади – проводить Ярмонку до самого позднего вечера. А когда с Ярмонки повозвращались мотовиловцы домой, село во всех его концах огласилось музыкальными звуками: свистульками детских дудочек и гармошек, а также выстрелами из пугачей. А разговоров и воспоминаний о прошедшей Ярмонке на целую неделю хватит. Вечерами парни дарят девкам-невестам купленные на Ярмонке именные брошки, ленты, кольца и серёжки, угощают их пряниками и конфетками, а за это где-нибудь не на виду у людей девки позволяют своим женихам нежно поцеловать себя в щечку. Можно сказать, каждый с отроческих лет, ещё не достигнув юношества, должен привыкать к обстановке жениховства и невестничества. Таков уж специфический бытовой уклад деревенской действительности.
Дележка лугов. Обед. Рассказы Ершова
– Ну как, шабер, идём луга делить! – сказал Иван Федотов соседу Василию Савельеву, встретившись с ним вечером у ворот.
– Конечно, надо идти, раз луга закупили, то надо сенокос разворачивать, ждать нечего, – отозвался Василий.
– Да и время-то стоит подходящее, вон какое засушливое стоит, как бы засухи не было! – высказал своё беспокойство Иван.
– Оно, хотя, засухи-то может и не быть, однако дождя-то давненько не было, – заметил Василий.
– Завтра, наверно, дождик будет, – предчувственно сказал Иван.
– А чем ты это докажешь?
– Вон видишь, закат какой красный, это к дождю. И слышишь, петухи поют, а они поют всегда к перемене, – утвердил своё предчувствие наблюдательный Иван.
– А денёк-то поубавился! – заметил Василий.
– Пётр и Павел день на час убавил! – народной пословицей заключил Иван.