Полоскавшие бельё на мостках две молодые бабы, дружелюбно беседуя меж собой, старательно хлопали вальками, выбивая из белья грязь. Бабы увлечённо рассказывали друг дружке задушевные секреты и новости, вскоре они засмеялись и закатились в хохоте так, что в пору на них набивай обручи. Под их трепещущими в хохоте телами мостки ходуном ходили, отчего под мостками, целуя плоты, плюхала вода, гоня по обе стороны мостков мелкие волны, причудливо рвавшие на части перевёрнутые отображения в воде амбаров и колокольни. На мостках, на прибрежном плоту, опустив голые ноги в воду, наслаждаясь игрой, бултыхая ногами, взбивая ногами брызги и грязь, сидит паренёк лет шести. Он увлёкся забавой так, что и не слышит, как ругаясь, унимала его полоскавшая бельё мать: «Не бултыхай ногами-то! Не бултыши! Не мути воду-то! Не взбудораживай грязь-то! Дай бельё-то дополоскать. Тебе говорят! Ах, ты, неслушник ты этакий! Перестань! А то взбучку получишь!», – грозилась мать на сынишку, который, как назло матери, ещё пуще работал ногами. Рассерженная мать приготовилась проучить неслушника, но, заслышав в отдаленье гром, поспешно схватив белье и подхватив рукой сынишку, торопливо ушла с озера. Из-за церкви на село надвигалась синяя дождевая туча, сопровождаемая молнией и грозно разговаривающим громом. Гром долго и как бы неторопливо разгуливался где-то над громадиной синей тучи, которую беспощадно полосовала молния. Туча медленно надвигалась, она, словно одеялом, покрыла часть неба над селом, но дождя всё ещё не было. Вдруг над самой головой с треском ударил сильный гром. Он как бы стряхнул с тучи дождевые капли, которые словно брошенная горсть гороха забарабанили по железной крыше крестьянинова дома, оставляя после себя расползающуюся мокрядь. От нахлынувшего ветра листочки на деревьях зашевелились, кусты пришли в движение, ветви с усиливающимся ветром стало гнуть дугой. Шум дождя усилился, деревья в вершинах своих жалобно завыли, молния кромсала густую непроглядь дождевой стены, гром раскатисто гремел, будоражил всё кругом, сотрясая землю, отчего стекла в окнах устрашающе звенели, пугая маленьких ребятишек. «Свят! Свят!», – крестясь, вслух шепчет бабушка Евлинья при взблёстках, от которых в избе на мгновенье становится розово-сине светло и ужасно тихо. Вслед молнии пушечным выстрелом разверзается гром. «Вот он какой, приурезал!», – нарушив молчание собравшейся в избе всей семьи, проговорил Василий Ефимович, наблюдая в окно, как из водосборной лунки, пристроенной около карниза соседского дома, буйно хлещет вода. А вскоре эту лунку напором воды сорвало. Избы своими хребтинами крыш, упористо и устойчиво принимая напор хлобыстающего ливня, и скатами крыш равномерно разливали бурные потоки дождевой воды по сторонам.
С полчаса буйствовал дождь. Западная сторона неба внезапно посветлела, а вскорости из-за багровой уходящей тучи выглянуло солнышко. Над озером изогнулась двойная радуга. Ласточки с наслаждением и блаженством летали в пахнувшем озорном воздухе, сверкая своими белыми брюшками на фоне синей уходящей на восток тучи. Гром раскатисто и сердито громыхал вдали. Ребятишки, выскочив на улицу, с весёлым азартом озорно носились по улице. С засученными по колено портками, они ногами разбрызгивали во все стороны дождевую воду. Из сломанных ветром кустов ветлы изготавливали дудки и назойливо дудели. После обеда погожий выметался денек. Небо выяснилось, тёплое летнее солнышко ласково припекало наполненную влагой землю. Лужицы дождевой воды на улицах исчезли, грязь на дороге высохла. В нежно-голубом поднебесье, резвясь на разные манеры, кувыркаясь в воздухе, а иногда на мгновенья задерживаясь на одном месте, над селом летали стрижи. Выполосканный предобеденным дождём день под вечер ещё сильнее засиял ярким солнцем, словно разрумянившаяся невеста перед брачным венцом.
– Золотой дождь для хлебов выпал, – провозгласил Федор Крестьянинов, стоявший у угла своего дома, нарочито так громко, чтоб услышал сосед Василий Савельев.
– Да! Нечего сказать, дождик так дождик, землю досыта напоил, теперь весь сенокос пусть не льёт! – высказался по поводу дождя Василий.
– Это в честь мучеников Кузьмы и Демьяна, завтра их праздник, – с чувством знатока «святцев» пояснил Федор.
– Хотя и солнышко, а трава в лесу, наверное, к завтрему-то ещё не обсохнет! – высказал свое сомнение Василий.
– Обсохнет, не обсохнет, а завтра крайне надо идти луга делить, дальше откладывать нечего, – отозвался Федор. – Соберёмся и пойдём. Надо сказать шабру Ивану и всем остальным.
На следующий день оповещённые с вечера мужики собрались дружно спозаранку. Не дожидаясь запоздавших, они отправились в лес, делить закупленные ими так называемые выездновские луга для покоса.
– А где остальные-то мужики? – спросил запоздавший к общему сбору Николай Ершов у Ивана Трынкова, который, прообувавшись в лапти, тоже припозднившись, собрался идти туда же.
– Они наперёд ушли, нам с тобой догонять их! – отозвался Иван.
– Ждать да догонять хуже всего! – заметил Ершов, перекидывая с плеча на плечо мешок с харчами.