История села Мотовилово. Тетрадь 9 (1926 г.)

– И куда только подевали брусок, новый, который я только летом купил, с ног сбился искамши. Ребятишки, чай, бесьи, куда-нибудь запхотили, теперь и не найдёшь! – ворчал он во всеуслышание.

– Миньк! Саньк, Маньк! Ваньк! Вставайте, ладно вам нежиться-то, в сенокосную-то пору не до неги!

– А брусок-то в мазанке не видел? Вроде, ты сам туда прятал, – надразумела Василия, Любовь Михайловна.

– Готовь для семьи, уезжающей на сенокос, завтрак. А, пожалуй, пойду сбегаю в мазанку-то, а вы скорее попроворнее собирайтесь! – приказом бросил он детям, выйдя из двери в сени.

– А ведь правду ты сказала, вот он, брусок-то, в мазанке был!

– Я, чай, тебе баяла, что ты его сам там спрятал.

Развяленный сном Ванька лениво ходил по избе, позёвывал старчески, шаркал обутыми в лапти ногами по полу. При обувании он сильно перетянул портянки на ногах, отчего ноги стянуло, стеснив кровообращение. Расхаживаясь по избе, разминался, чтоб ноги попривыкли к обуви.

– Что ты какой-то куренастый, – с раздражением обрушился отец на Ваньку. – Никак не проснёшься. Сам-то проснулся, а глаза-то, видимо, у тебя всё ещё спят! Поди во двор, из лошадиной колоды умойся, сон-то от тебя живо провалится. Лошадь стоя мало когда спит. Иль вчера вечером-то на улице долго прошлялся, теперь вот и кувыркаешься как пьяный!

Ванька на это отцово замечание только улыбнулся.

– Ты не скалься, а то вот двину по башке-то и будешь знать! – ворчал отец.

– Вам на сенокос-то кваску-то в бочонок наливать что ли? – стараясь прервать Васильево бурчание спросила Любовь Михайловна.

– Нет, не надо, там по нашему полю ручеёк родниковой воды протекает, водичка в нём славная и холодная – зубы ломит. Я такую люблю, так что квас не понадобится.

Семья, кроме спящих ещё малышей и бабушки Евлиньи уселась за стол завтракать. Василий Ефимович торопко хлебая щи и с хрустом жуя подгоревшую на пылу картошку, озабоченно поглядывал через окно на улицу. Он страстно не любил, чтоб кто выехал в поле или на сенокос раньше его. Заметя, кто-то на лошади проехал по дороге, он, напыщенно нахмурившись, злобно пережёвывал своё недовольство недружными сборами семьи:

– Вы скорее проклажайтесь, в такое горячее время некогда подолгу за столами рассусоливать. Люди-то вон уже поехали, а мы всё разобедываем, брюхо гладим! – вылезая из-за стола проворчал отец на семью.

– Ну скорее выхлобучивайтесь из избы-то. Я пошёл запрягать, – приказно, выходя во двор, бросил он с порога.

В соседнем доме у Федотовых тоже шли сборы к поездке на сенокос. Сам Иван, побудив семью, стал переодевать рубаху, вместо исхудившейся ему, в честь сенокоса, Дарья подала чисто-свеженькую. Накинув не голову рубаху, Иван, запутавшись в подоплёке, долго не мог её надеть на себя. С досады чертыхаясь, он разнервничался, отчего складки на коже его шеи обозначились сильнее, яснее обозначились на ней отдельные фигурки – ланки и делянки. Состояние кожи лица человека, бороздки на ней, раньше всего показывает, что человек входит в пожилые годы: морщинки, появившиеся на лице, свидетельствуют о том, что человек, миновав пору своего расцвета, начинает стареть. У баб вдобавок к морщинкам на лице к старости появляются ещё вертикальные мелкие складочки на верхней губе.

– Видать, стареешь, вот и не можешь в рубаху влезть, – добродушно заметила Дарья Ивану, который так долго путался с рубахой, надевая её.

– И ты не молодеешь, – шуткой отговорился Иван, когда его раскрасневшееся на улыбе лицо наконец-то появилось из рубашечной шейной прорехи.

Облегчившись, Иван вышел во двор. Пока Иван задом выпячивал со двора телегу, его семья, предназначенная для поездки на сенокос, уже была в сборе.

– Ну, как, поехали! – окликнул Ивана выезжавший из ворот Василий.

– Сейчас запрягаю, да вон семью-то никак не доторыкаешься: бужу, бужу – никак не добудишься, спят как убитые, ешли их в пятки-то! – шутил Иван, запрягая лошадь в телегу.

Савельевы, рассевшись в телеге, на покос выехала вся трудоспособная половина семьи, тронулись. На правой стороне с вожжами в руках сидел сам отец, рядом с ним расселся клевавший носом Санька, в задку расположился дремавший Ванька. На другой стороне телеги сидели Минька со своей молодой, а рядом с ней Манька. В глубине телеги покоился провиант, продукция для пропитания сенокосцев на лугах. Тут и картошка, тут и свинина, тут и хлеб, пироги, лепешки, яйца и пшено.

В это время Иван Трынков тоже готовился к выезду в лес на сенокос. Пока его Прасковья хлопотала у печи, приготовляя пищу, Иван, выведя со двора к окошку свою кобылу, неторопливо, деловито принялся заплетать в лошадином хвосте косу.

– Иван! Поехали! – кликнул Василий с дороги, поравнявшись с домой Трынковых.

– Да вот, голова, мы с «Зорюшкой» ещё не готовы, – отозвался Иван, – сейчас запрягать стану! – добавил он.

– Ну, в случае езжай быстрее, догоняй нас.

– Тише едешь дальше будешь! – отозвался Иван.

– От того места, куда едешь! – с насмешкой, уже издали крикнул Василий.

– Догоню, так догоню, что и один доеду, теперь я дорогу на луга знаю, один не заплутаюсь, – размышлял про себя Иван, старательно навевая косу в хвост.