История села Мотовилово. Тетрадь 9 (1926 г.)

И они поплыли вдоль тростников на середину озера. Сзади лодки, плюхая, плескалась вода. В стороне, погрузив голову в воду, доставал чего-то со дна долгошеей серый гусь. На середине озера, среди лопухов и цветов жёлтой кувшинки, слегка раскачиваясь, плавала полузатонувшая кадушка; видимо, выскользнувшая из-под мостков, кем-то принесённая на озеро для замочки. Из густых зарослей тростника и палочника, вымахавшего к этому времени лета в человеческий рост, слышалось лягушечье кваканье и неугомонно торопливая песенка птички камышёвки-барсучка. Окрайки плавучих тростников, обросшие пахучим трилистником, зыбко качаются от волны порождаемой движением лодки. В глубине воды Ванька разглядел растущие на дне разнообразные водоросли: корневища жёлтой кувшинки и паукообразные растения телореза. Прибрежная вода, из-за теплыни её, покрыта буйной порослью осоки, разнообразной водяной травы и стрелолиста. Не обнаружив ни одной чужой «морды», из которых можно было бы поживиться уловом рыбы – карасей, Панька с некоторой досадой, угребаясь доской, направил лодку к берегу. Не доплыв до берега, саженей десять, Панька принялся, раскачивая, болтыхать лодку с коварным намерением затопить её, и вынудив Ваньку измочиться в воде. Наполнившись водой, лодка стала постепенно грузнуть и грузнуть и совсем затонула под тяжестью ребят. И они оба по шею ухнулись в воду. Обругав Паньку, Ванька не в меру напугавшись, до берега добрался вплавь. Взбаламученная прибрежная вода пузырилась, лёгкая волна, взбитая ветерком, тихо шепча, смачно целовала берег. Обсыхая на солнышке, на берегу Ванька, вспомнив о доме, вскочил с прибрежной травы, вскачь побежал домой.

Из верхней избы разносился детский закатистый плач. Видимо, от надоедливо кусающих мух спящий Никишка сначала испуганно во сне отмахивался, а потом, захныкав, завозился, колыбель судорожно затряслась, и он взвыл от боли. Разбуженная от дремоты бабушка Евлинья, тут же вскочив с дивана, доскочила к зыбке и, приговаривая уёмные слова, принялась его уговаривать и успокаивать, чтоб он не плакал, усиленно качая колыбель на пружине. А Никишка, наревевшись вдоволь, успокоившись, долго, обидчиво всхлипывая, видимо соскучившись, вспоминал об отсутствующей матери.

А в поле в это время жнецы, изнывая от духоты и жарищи, напористо наседали на волнистое море ржи. В зное и духоте, перекипая, томился день: ни тени, ни малейшего дуновения ветерка. Небольшое облачко, одиноко застрявшее в зените, нудно изнывая, остановилось и ни с места. Но по мольбе жнецов всё же свалилось к югу и вяло наплыло на солнце, загородив на время палящее его лицо. Жнецы облегчённо вздохнули, ощутив на разгорячённых телах своих приятную прохладу тени. Но эта прохлада тешила людей не долго; облачко плавно переместилось к юго-востоку и снова жарень, зной – дыхнуть нечем. По спине чутко струится пот, всё тело обнимает неприятная липкая мокрядь – хоть выжимай. Безветрие не осушает мокрющие от пота спины. От жарищи во рту горьковатая сухмень. Снять рубаху и жать без неё нельзя, – тут же спалишь спину.

– Ну и денёк выдался сегодня! – припадая ртом к бочонку с холодным квасом, промолвил Василий Ефимович.

– Денёк хорош! Нечего сказать, весь день с утра на небе появлялось не больше пяти облачков, – поддержала его и Любовь Михайловна.

– Квасок-то хорош, только молод, видать ты не дала ему как следует выкиснуть, – с подсосью, вытирая усы рукавом рубахи, хвалил Василий Ефимович квас.

– Я его и так два дня квасила, должен выкиснуть, – оправдывалась Любовь Михайловна.

– Вон, слышь, вчера в Пустыни и дождик сильный был, – сказала она. – Так они говорят, молебствовали с явленной иконой «Успение»! Эх, и нам бы помолебствовать, сходить бы в Пустынь за «Успением», или в Оранки за иконой «Владимирской»!

– Да, бают, ушли в Оранки-то!

– Ну-у, а я и не слыхала!

– Значит после жнитва помолебствуем. Как дожнём этот загон, переедем к Колодезю, там у нас широченный загон с пол десятины будет, там и обедать будем, а загон около мокрой грани, пусть дозревает, там низина! – советуясь с хозяйкой, высказался Василий Ефимович.

– Вы обедать-то куда собираетесь ехать-то? Мы – к Колодезю, а вы? – спросил Василий Ефимович Шабра Ивана Федотова, дожиная первый загон ржи.

– Мы у Колодезя-то уже выжали, поедем к Коровьему болоту, там и обедать будем! – отозвался Иван.