История Северной Африки (Тунис, Алжир, Марокко). Том 2. От арабского завоевания до 1830 года

Со времен Ибн Халдуна ни один историк не преминул подчеркнуть важность арабского фактора в Северной Африке. Медленная, но верная инфильтрация бану хилаль и тех, кто за ними следовал, опрокинула, говорят, политическое равновесие Магриба. Она опрокинула также и главным образом его экономическое равновесие. По своему климату и рельефу Северная Африка призвана быть страной и земледелия и скотоводства. Но как трудно сочетать эти два образа жизни, предъявляющие столь различные требования. Римляне, видимо, отбросили пастушеские племена так далеко к югу, как только было возможно. Любопытно, впрочем, отметить что граница их господства, в той мере, в какой это можно проследить, шла примерно по той демаркационной линии которую можно рассматривать как естественный рубеж между земледелием и пастушеством: спускаясь далеко на юг в Тунисе и в области Константины, граница римской территории приближалась к морю по мере продвижения к западу, а в районе Тлемсена, где пустыня или степь подходят к морю ближе всего, территория, подчиненная римлянам, представляла собой лишь довольно узкую полосу.

Это равновесие, навязанное римлянами, но соответствовавшее потребностям страны, не было нарушено, когда прекратилось владычество римлян. Первые мусульманские завоеватели отнюдь не ликвидировали его, так как это были не пастухи из Аравии, а горожане или оседлые жители Ближнего Востока. Равновесие это не было серьезно нарушено и политической борьбой, последовавшей за мусульманским завоеванием: несмотря на усилия кочевых зената, оспаривавших главенство у оседлых котама, Магриб, как он описан Ибн Хаукалем в середине X века, оставался процветающей земледельческой страной, богатой лесами; если зената и удалось проникнуть на Дальний Магриб, то они все же не смогли всерьез приняться за территории земледельцев гомара, бергвата и масмуда.

Приход арабов-бедуинов снова поставил все под вопрос. Подвергали сомнению их многочисленность, и, вероятно, вполне справедливо, но в пустыне достаточно нескольких тысяч вновь прибывших людей и животных, чтобы жизненное пространство стало недостаточным. По мере прибытия арабов пастушеские племена берберов, занимавшиеся по традиции скотоводством, были оттеснены к западу и к северу, к стране земледельцев. Это движение шло медленно, но верно; мало-помалу козы и овцы оттесняли земледельцев все дальше и дальше, сокращая посевные площади и уничтожая деревья. Можно допустить также, что эта незаметная, но глубокая революция во внутреннем равновесии страны была связана с политическим упадком Магриба в XIII–XV веках.

В XV веке в игру уже существующих сил вмешивается новый фактор — в Африке появляются христиане. До тех пор марокканцы с большим или меньшим успехом принимали участие в защите испанского ислама; поражения Абу-ль-Хасана в 1340 и 1343 годах положили конец их вмешательству. В 1415 году португальцы переправляются через Гибралтарский пролив и впервые со времен арабского завоевания обосновываются на мусульманской земле. В течение долгого времени этот первый успех оставался и единственным, но он тотчас же повлек за собой важные последствия; присутствие в Марокко немусульман, хотя их владения и ограничивались маленьким полуостровом в крайней точке страны, вызвало религиозное движение, несомненно более глубокое, чем движение альмохадов, и тем более значительное, что оно родилось не в уме доктринера, каким был Ибн Тумарт, а в народном сознании. Святые мужи и даже святые жены, призывавшие мусульман защищать свою веру, которой угрожала опасность, сперва стали кишмя кишеть по соседству с Сеутой, в Хабте и Джбеле, но к концу века, по мере того как португальцы продвигались вдоль марокканского побережья, движение ширилось и дошло вплоть до отдаленных районов Дра и Суса, где появились саадийские шерифы. Религиозный пыл получил вскоре такой привкус ксенофобии, что Саадийцы, не колеблясь, заключили союз с испанцами, чтобы лучше бороться с обосновавшимися в Алжире турками, хотя и мусульманами, но чужеземцами, которые угрожали проникнуть в Марокко, тогда как испанцы были уже не опасны.

Начиная с этого момента Марокко перестает принимать участие в жизни Северной Африки: страна все больше и больше замыкается в самой себе, допуская лишь такие контакты, которые совершенно необходимы для чахлой торговли, без всяких связей как с мусульманским Востоком, так и с христианским Западом. Ревниво ограждая свою жизнь от всякого внешнего влияния, Марокко было поглощено почти беспрестанной борьбой, которую вели берберские племена, стремившиеся избавиться от правительственной власти. Эти изнуряющие конвульсии имели своим результатом необычайный застой социальной жизни в то время, когда находящаяся по соседству Европа развивалась ускоренными темпами. Марокко отгородилось от Европы в момент, когда последняя стремительно шла вперед, увлекая в своем вихре весь мир.