Новости, полученные королем в конце февраля, встревожили его, должно быть, еще сильнее. В Париже 24 февраля свергли его дядю, «гражданина короля» Луи-Филиппа, и провозгласили республику. Далее события покатились лавиной. Фердинанд, ненадолго ставший популярным в народе после принятия конституции, удостоился очередного потока проклятий; одной либеральной конституции, похоже, было уже недостаточно. Сицилийцы между тем отвергли королевскую инициативу. «Сицилия не требует новых установлений, – холодно сообщили они монарху, – ей нужно восстановление прав, которыми она владела на протяжении многих столетий». В Палермо 13 апреля короля объявили низложенным, флаг Бурбонов заменили революционным триколором с изображением трискелиона.
Сицилия стала действительно независимой. Трудность заключалась в том, что на острове отсутствовали какие-либо механизмы самоуправления. Без опытной руки у руля привычные хаос и смута только усугубились. Торговля резко сократилась в объемах, безработица взлетела, правовая система практически развалилась. В конце августа Фердинанд направил на остров смешанные сухопутные и морские силы общей численностью до 20 000 человек под командованием фельдмаршала князя Карло Филанджьери, дабы восстановить закон и порядок; в сентябре произошло совместное нападение с суши и с моря на Мессину. Именно тогда город пережил ожесточенную бомбардировку на протяжении восьми часов – уже после того, как сдался. Мятежники не сдавались, и вековая ненависть между неаполитанцами и сицилийцами выплескивалась в зверствах с обеих сторон; дошло до того, что британские и французские адмиралы в сицилийских водах, потрясенные этим кровопролитием и жестокостями, убедили Фердинанда предложить полугодичное перемирие. Можно было бы подумать, что возникла возможность положить конец тупиковой ситуации, но любое предложение об урегулировании мятежники отвергали, что называется, не глядя. Будь они готовы к переговорам, им, наверное, удалось бы спасти хоть что-то из-под обломков; поскольку они отказались, все больше и больше их прежних сторонников (в первую очередь из чувства самосохранения) перебегали к Бурбонам. В итоге Филанджьери захватил Таормину 2 апреля 1849 года, а Катанию – пять дней спустя. 15 мая, не встретив сопротивления, он вступил в Палермо.
Своей недееспособностью, отсутствием единства и отказом идти на компромиссы сицилийцы наглядно продемонстрировали, как не стоит устраивать революции.
Когда дым рассеялся, Филанджьери назначили губернатором Сицилии. Немногие должности могли показаться более неблагодарными, однако он взялся за дело с должным усердием. Фердинанд, после бомбардировки Палермо и Мессины получивший прозвище «Король Бомба», между тем окончательно утратил самообладание. Его изрядно напугала случившаяся революция, и он больше не желал иметь ничего общего ни с Сицилией, ни с либеральными и националистическими идеями, которые явно вдохновляли революционеров. Поэтому он снова ужесточил порядки, и остров фактически превратился в полицейское государство. Свобода передвижения строго ограничивалась, цензура сделалась еще более суровой; людей арестовывали по малейшему подозрению и после спешного суда приговаривали к заключению в исправительных колониях на Лампедузе и других островах.
Когда Уильям Юарт Гладстон побывал в Неаполе в 1850–1851 годах и обнаружил среди «диссидентов», арестованных правительством, даже юридического советника посольства Великобритании, он сильно встревожился; а когда в феврале 1851 года ему разрешили посетить тюрьмы, он был шокирован увиденным и позднее опубликовал статью с яростными нападками на, цитирую, «отрицание Господа, возведенное в систему управления». Эта статья нанесла немалый урон репутации королевства; Неаполь неизбежно сравнивали с его северным соседом, королевством Пьемонт, оплотом либерализма и прогресса и символом грядущего объединения Италии. Сравнение, разумеется, было не в пользу Неаполя.