Возникали и иные осложнения. Например, политическое: Бурбоны вывели свои войска из Сицилии, но продолжали считать остров своим владением. 25 июня король Франциск восстановил конституцию, дарованную его отцом в 1848 году, и пообещал Сицилии новые политические и экономические реформы. Он даже попытался начать переговоры с королевством Сардиния, но Виктор-Эммануил, что неудивительно, отказался. Второе осложнение было сугубо внутренним: неумолимо надвигалось крестьянское восстание. Гарибальди и его сторонники (за исключением Криспи) полагали, что проблемы, одолевавшие Сицилию и Mezzogiorno[175]
, почти аналогичны проблемам севера; они не осознавали, почему кампания, которая виделась им самим походом за объединение страны, может перерасти в классовую борьбу. Но произошло именно так. По словам одного молодого монаха, свободы не было достаточно для тех, кто лишился хлеба; это была война угнетенных против угнетателей, которых обнаруживали теперь не только при дворе, но и в каждом городе. Требовалось нечто большее, нежели просто свержение Бурбонов. Некоторые крупные поместья были силой захвачены крестьянами; тем летом Гарибальди получил обращение британского консула в Мессине с просьбой прислать вооруженный отряд для защиты обширной территории в Бронте, до сих пор принадлежавшей потомкам лорда Нельсона. Гарибальди мгновенно откликнулся на этот призыв; последовали массовые аресты и казни.Кавур между тем убедил Виктора-Эммануила направить Гарибальди официальное письмо с предложением отложить вторжение на материк. Король составил послание, но сам он куда более оптимистично смотрел на вероятное вторжение, чем его главный министр, и, похоже, был куда менее озабочен собственным авторитетом. Поэтому он отправил вслед второе письмо, точнее, личную записку для Гарибальди, где намекал, что официальные инструкции допускается при необходимости игнорировать. Вдобавок в черновике записки содержался следующий абзац: