История Сицилии

Сам Виктор-Эммануил очутился в деликатной, мягко говоря, ситуации. Он всей душой желал всяческих успехов Гарибальди; на самом деле он гораздо больше симпатизировал мятежникам, нежели Кавур, который не мог преодолеть недоверия к лихому авантюристу. Но король хорошо понимал, что проявлять подобные симпатии публично будет чрезвычайно опасно. К счастью, у него имелся отличный повод не отрекаться категорически от действий Гарибальди: этот человек уже успел стать героем и был самой популярной на сегодняшний день фигурой в Италии. Тем не менее, если бы весь мир увидел, что король Пьемонта открыто поддерживает Гарибальди, за оружие взялся бы не только Неаполь, но и Франция с Австрией. В данных условиях, пока Гарибальди созывал добровольцев и готовил экспедицию, король настоятельно рекомендовал ему вести себя как можно неприметнее и сам старательно смотрел в другую сторону.

Гарибальди удалось арендовать два парохода, «Пьемонт» и «Ломбардо». В половине девятого вечера в субботу, 5 мая, облаченный в привычную красную рубаху, южноамериканское пончо и цветной шарф и вооруженный саблей, кинжалом и револьвером полковника Кольта, Гарибальди взошел на борт «Пьемонта» в Генуе и отплыл в соседнюю гавань Кварто, где ждали его сторонники. Лишь теперь он отправил единственное сообщение королю:

Стоны Сицилии, что изнемогает от боли, достигли моего слуха и разбередили мое сердце и сердца нескольких сотен моих товарищей по оружию. Я не поддерживаю восстание моих братьев на Сицилии, но раз они восстали во имя итальянского единства, стремление к которому воплощает собою Ваше величество, и против наигнуснейшей тирании нашего времени, я не колеблясь принимаю на себя руководство экспедицией.

Оба корабля вышли в море на рассвете следующего дня.

Стремясь избежать внимания флота Бурбонов и одновременно не желая доставлять неудобства Виктору-Эммануилу, вторгаясь в его территориальные воды у острова Сардиния, Гарибальди направился на запад, причем настолько далеко, что некоторые его сторонники решили, будто они плывут в Тунис или на Мальту; но корабли все же повернули на юг и в итоге – благополучно едва не протаранив друг друга в темноте – достигли Марсалы утром 11 мая. Город был совершенно не готов к обороне, и «Тысяча» смогла беспрепятственно проникнуть внутрь и спокойно отдохнуть перед продолжением пути. 14 мая в Салеми Гарибальди обратился к народу и официально принял на себя обязанности диктатора Сицилии от имени короля. Его речь, как сообщалось, была встречена бурными аплодисментами. А на следующий день на холме, известном как Пьянто-Романо, в непосредственной близости от Калатафими и всего в миле или двух от храма в Сегесте, краснорубашечники столкнулись с ожидавшим их войском Бурбонов.

Сражение 15 мая продолжалось несколько часов, причем в основном сводилось к рукопашной и штыковым атакам, а не к перестрелкам. Гарибальди знал, что его значительно превосходят числом; с другой стороны, он мог рассчитывать на солидное психологическое преимущество. Для каждого итальянца его краснорубашечники – за спинами которых были громкие победы в Южной Америке и в самой Италии – обрели поистине легендарную славу, крестьяне даже частенько приписывали им чудесную неуязвимость от пуль. Армия Бурбонов откровенно боялась и отнюдь не рвалась сражаться, а «Тысяча» билась за идеал, в который все ее члены страстно верили, и за вожака, чья необыкновенная харизма служила им постоянным источником воодушевления. Если они возьмут верх в первой битве, сказал им Гарибальди, велика вероятность того, что сопротивление падет; и тогда, буквально через неделю или две, они станут полновластными хозяевами Сицилии.

В военном отношении схватка оказалась равной: погибли 32 мятежника и 36 неаполитанцев, а раненых было около 150 с обеих сторон. Однако, что касается морали, в победе сомневаться не приходилось. Гарибальди оказался прав: перед ним больше не было никаких препятствий на всем пути до Палермо; наоборот, тысячи сицилийцев устремились под его знамена, а вот армия Бурбонов была вынуждена с боями пробиваться обратно в столицу через сельскую местность, охваченную восстанием. При Партинико бой длился четыре часа – с применением артиллерии, – и лишь тогда неаполитанцам удалось миновать город. Тех солдат, которые были убиты, разорвали на куски.