Монтгомери был совсем другим. Ростом пять футов и семь дюймов, он казался на первый взгляд, по словам канадского журналиста, «этаким не слишком успешным бакалейщиком». Он предпочитал сидеть в одиночестве на заднем сиденье своего автомобиля, «чтобы никто не усомнился, что я – это я». Стоило ему заговорить, с другой стороны, всякие сомнения исчезали. Наиболее показательная история о нем гласит, что, как-то, «проплывая мимо в большой генеральской машине», он остановился побеседовать с канадскими солдатами.
Он действительно был превосходным лидером, любимым – почти обожаемым – своими подчиненными; порою он демонстрировал и, что называется, проблески гениальности. При этом он был самоуверен и донельзя высокомерен, всегда настаивал на собственном мнении и редко позволял слову одобрения слетать со своих уст в адрес коллег-военачальников. «Стоит помнить, – прокомментировал один из его офицеров, – что он – не образец джентльмена». Не раз в ходе сицилийской кампании Монтгомери подвергал операцию серьезному риску.
Заслуживает упоминания еще один военачальник союзников, не только потому, что он на дух не переносил как Паттона (своего непосредственного командира), так и Монтгомери. Это генерал-лейтенант Омар Нельсон Брэдли. Операция «Хаски» для него началась не слишком хорошо; он только-только перенес экстренное медицинское вмешательство по удалению геморроя (на американском армейском сленге «кавалерийские миндалины»), по его признанию, так плохо не чувствовал себя никогда в жизни. Острый приступ морской болезни усугубил ситуацию, а резиновая подкладка, на которой ему приходилось сидеть в джипе на берегу, постоянно уязвляла и без того ущемленное достоинство. Но в отличие от двух вышестоящих коллег Брэдли обращал мало внимания на собственный имидж. Ему претили и кровожадная выспренность Паттона, и эгоизм Монти; сам он, по словам известного журналиста Эрни Пайла, «не страдал ни идиосинкразиями, ни суевериями, ни хобби». Он был солдатом, и этого ему хватало.
В качестве командира II корпуса Брэдли пришлось решать неожиданную проблему – как справиться с обилием итальянских заключенных. Всего за неделю войны на Сицилии число военнопленных значительно превысило общее число вражеских солдат, угодивших в плен в годы Первой мировой войны. Многие из них, по описаниям, пребывали «в праздничном настроении… оглашали окрестности смехом и песнями». Некоторые американские части были вынуждены расставить таблички с надписью «Пленных не берем»; тем, кто все-таки пытался сдаться, советовали приходить в другой день.
С самого начала операция пошла вопреки запланированному. Исходное намерение Эйзенхауэра заключалось в том, что англичане должны вторгнуться на юго-восток острова, захватить Аугусту и Сиракузы, а американцы должны высадиться на западе и занять Палермо. Это предсказуемо не понравилось Монтгомери, который заявил, что разделять имеющиеся силы подобным образом значит провоцировать «перворазрядную военную катастрофу». Вместо того, убеждал он, обе армии должны нанести совместный удар на юго-востоке, обеспечивая взаимную поддержку. Отсюда следовало, что в идеале они должны находиться под единым командованием – разумеется, его собственным. Он записал в своем дневнике (очень многие предложения в этом документе начинаются так): «Я должен возглавить «Хаски». Монти был невысокого мнения об американских войсках, поэтому, задолго до отплытия флота вторжения, он сделался чрезвычайно непопулярным в штабе американцев. Как обычно, спор закончился очередным компромиссом: армиям предстояло действовать плотнее друг к другу, нежели планировалось первоначально, но на существенном удалении. Англичанам выпало высаживаться между мысом Пассеро – юго-восточная оконечность острова – и Сиракузами, причем левому крылу канадского 1-й дивизиона следовало закрепиться на полуострове Пачино. Американцы же по новому плану высаживались в заливе Джела, в тридцати пяти милях к западу.