Но боги разгневались. В мире найдется мало мест, способных гарантировать более спокойную и приятную погоду в июле, чем южное побережье Сицилии. Однако в четверг 8 июля стало ясно, что год 1943 окажется исключением из этого правила. Ко второй половине дня пятницы задул сильный северо-западный ветер, быстро приближаясь к ураганной силе, волны поднимались настолько высоко, что малые суда регулярно теряли друг друга из вида. Высадка планировалась на раннее утро субботы. К счастью, ветер, как предсказывали синоптики, должен был стихнуть вскоре после наступления темноты; для многих на борту, тем не менее, страдавших от качки и изрядно напуганных, ночь на 9 июля стала сквернейшей в жизни.
К вечеру первого дня вторжения союзники высадили 80 000 человек на побережье между Ликатой и Сиракузами. Немцы оказались во многом захвачены врасплох; их сбили с толку наметки операции «Фарш», обнаруженные в апреле, когда у побережья Испании нашли тело будто бы английского морского офицера с документами, из которых следовало, что реальное вторжение будет направлено на Сардинию и Грецию. Но все же итальянскую армию поддерживали две немецкие дивизии, и схватка велась ожесточенная. Сложно сказать, участвовала ли в операции мафия; сопротивление вторжению оказалось упорнее на востоке, где влияние «Почтенного общества» было не столь велико. Впрочем, нигде союзников не ожидал радушный прием, а постоянные ссоры между двумя командующими нисколько не облегчали проведение операции.
Ссоры – это еще мягко сказано. Уже 13 июля Монтгомери, захватив Сиракузы, но столкнувшись с серьезным сопротивлением к югу от Катании, своевольно разделил свою армию надвое, часть войск оставил на побережье, а другую направил на запад, к Энне. Он хорошо знал, что это поселение находится в глубине американского сектора ответственности; отдавая подобный приказ, он тем самым пересекал линию наступления Паттона. Лишь предприняв этот шаг, он доложил своему командиру, генералу сэру Гарольду Александеру, заместителю Эйзенхауэра. Александер проявил слабоволие и позволил Монти продолжать, а Паттону приказал «убраться с дороги». Эйзенхауэр, который не терпел критики в адрес англичан, отказался вмешиваться; но остальной американский генералитет предсказуемо впал в ярость. Брэдли позднее охарактеризовал этот шаг как «самое высокомерное, эгоистичное и опасное действие в масштабе всех совместных операций Второй мировой войны». Что касается Паттона, тот буквально лишился дара речи от бешенства.
В субботу утром, 17 июля, он улетел жаловаться в Тунис, где располагалась штаб-квартира Александера. Неужели его задача состоит только в том, вопрошал он, тыча пальцем в карту, чтобы всего-навсего оберегать тылы Восьмой армии? Если Монтгомери нужна защита, то, безусловно, наилучшей тактикой будет разделить остров на две части, нанести удар силами Седьмой армии на северо-запад и захватить Палермо. Александер долго колебался, но наконец согласился. Паттон явно пострадал достаточно; настало время его немного, так сказать, побаловать. Хорошо, что генерал согласился; он не имел ни малейшего представления о том, что накануне подразделение Седьмой армии выдвинулось к Агридженто и заняло город практически без боя, взяв 6000 пленных. Иными словами, американцы и без приказа успели продвинуться довольно далеко.
В следующий четверг они заняли высоты вокруг Палермо, но Паттон запретил дальнейшее продвижение, пока не прибудут танки. В них не было никакой необходимости, но он считал, что танки добавят внушительности его триумфальному входу в столицу острова. Впрочем, от столицы к тому времени мало что осталось, после целого месяца бомбардировок, устроенных союзниками. Тем не менее формальное вступление в город и официальная капитуляция состоялись тем же вечером, и победоносный полководец расположился в королевском дворце, возведенном норманнами на фундаменте арабского дворца восьмивековой давности. Операция завершилась успехом, в этом сомневаться не приходилось: около 2300 солдат стран Оси были убиты или ранены, не менее 53 000 человек – почти все итальянцы – сдались в плен. Американские потери – чуть менее 300 человек. Восточную Сицилию, правда, еще предстояло освободить, и на сей раз у Паттона появилась новая цель – опередить Монти и первым ворваться в Мессину.