История со счастливым концом

То, что он сейчас физически один — жена с сыном на лето сняла у подруги дачу, — усугубляет положение Вахура, особенно по утрам оно почти невыносимо. Он пытается утешиться тем, что одиночество хоть и действует угнетающе, но в нем кроется и толика волшебного таинства, чего-то трудно описуемого, однако это ему не помогает и состояние не улучшается. В моей жизни будто что-то резко оборвалось или образовалась странная пустота, размышляет Вахур, глядя на себя со стороны. Даже самый близкий приятель Игорь, с которым он много лет был не разлей вода, несколько месяцев назад съехал за океан, и в последнее время о нем ни слуху ни духу. Электронные письма уходят в никуда, а телефон постоянно вне зоны действия. Жив ли он вообще, уже невесть в который раз с тревогой думает Вахур, но это не главная его тревога.

Главная началась на прошлой неделе, когда его вызвал к себе Бергманн и ни с того ни с сего принялся отчитывать.

— Давай так, напишешь заявление на отпуск за свой счет, а когда через два месяца придешь, уже без эмоций решим, как с тобой быть, — напоследок сказал заведующий и принялся тряпочкой протирать стекла очков.

Это протирание очков было своего рода ритуалом, означающим бесповоротное окончание разговора. Заведующий вообще имеет десятки забавных привычек, которые хоть и с усмешками, но закрепились в повседневном обиходе учреждения. О чем не хотелось бы говорить словами, о том подчиненным сообщается посредством языка тела. Выходя из кабинета Бергманна, Вахур не мог и ума приложить, что же такого он сделал не так, где дал маху, но почувствовал, что пол коридора под ногами пошел волнами, словно он стоит в какой-нибудь лодке или на плоту.

Ясно как божий день, от него хотят избавиться. В какой-то неуловимый момент он стал лишним, и было решено, что впредь организация прекрасно обойдется и без него. Все усилия Вахура — а он полагает, что был ничем не хуже любого из сотрудников, скорее наоборот, — оказались напрасными, вместо повышения по службе его ждет банальное увольнение. Но с окончательным расчетом еще тянут. Почему-то… Вахур убежден, что за всем этим стоит кто-то, кому он сильно наступил на больную мозоль, но когда и как, и кому именно — даже не представляет.

Но ведь бывает, что со временем все само собой утрясается, пробует успокоиться Вахур. Возможно, он сейчас придумывает несуществующие проблемы. У страха глаза велики, потому как ежели имеется железный план уволить его, Бергманн сказал бы об этом прямо… Уволенному ведь необходимо значительное время, чтобы найти себе новую работу, а для того, чтобы начать искать, нужна определенность… Кроме того, он слышал, что в сложные времена многие учреждения и фирмы для экономии зарплатного фонда манипулируют именно неоплачиваемыми отпусками. Однако вместо того, чтобы успокоиться, мозг Вахура начинает выдавать все более черные сценарии будущего. В конце концов Вахур заставляет себя вылезти из постели, смекнув, что пока он тут рассусоливает о своем аховом положении, обстоятельства изменяются только к худшему — обида невыносимо разрастается и продолжает все больше разбухать, а стреножившая его незримая веревка стягивается все туже и в итоге превратит его в непонятного вида горе луковое, и это все приведет к тому, что в один прекрасный момент он больше не узнает сам себя.

После утреннего кофе на Вахура вновь наваливается ощущение пустоты. У него отнято что-то очень привычное, и он понятия не имеет, чем это заменить. То бишь чем мог бы заняться человек, внезапно лишившийся ежедневной обязанности идти на работу? Спать, читать газеты, смотреть телик? Готовить себе бутерброды, жевать их и переваривать. Предаваться горьким мыслям? Нет, вот этим последним он уже сыт по горло, это может превратиться в лабиринт, из которого нет выхода… Он нервно расхаживает по комнате, задерживается разок то у одного, то у другого окна, затем сует в карман кошелек и берет в прихожей хозяйственную сумку.

В воротах рынка Вахур сталкивается со знакомым карикатуристом, который вроде бы с каким-то злорадством сообщает, что где-то или от кого-то слышал, что якобы Вахур заделался вегетарианцем.

— Я — и вдруг вегетарианец! — от души рассмеялся Вахур, но когда через некоторое время у лотка с продуктами садоводства они вновь оказываются рядом, карикатурист недвусмысленно смотрит на торчащий из сумки Вахура пучок сельдерея и рассерженно бурчит:

— Ну вот видишь, все же ты вегетарианец… Не понимаю, чего так стыдиться этого.

После чего они обмениваются еще парой-тройкой ничего не значащих шутливых фраз, и Вахур с горестной усмешкой следит, как глубоко убежденный в его вегетарианстве карикатурист, чью уверенность уже ничто не сможет поколебать, постепенно растворяется среди снующего по рынку люда.