— Жизнь подобна телепередаче в строго предписанном фор мате, — пробормотал он уже почти миролюбиво и тут вспомнил, что по телику вот-вот начнется «Команда-А». Вильмер при первой же возможности смотрел этот транслируемый в дневное время старый сериал, даже старался организовать работу так, чтобы хоть раз в неделю вовремя успевать к экрану. Довольно часто это удавалось, и тогда ему казалось, что именно поэтому день складывался удачно.
Как мало надо для счастья, с усмешкой подумал он. Но тут сообразил, что несколько наивный, рассчитанный на пацанов сериал «Команда-А», совершенно немыслимо смотреть на пару с гостьей. Такое безумие можно позволить себе только после длительной совместной жизни, разнервничавшись, прикидывал Вильмер.
Кажется, я крепко влип, сообразил он, не понимая, почему это не дошло до него раньше.
— Кретин, какой же я кретин… — с горечью твердил он, впрочем, стараясь сдерживаться, и вдруг понял, что нет ничего проще, чем честно и прямо признаться гостье в своем нежелании связывать с кем-то свою жизнь. Сказать, что именно в одиночестве он чувствует себя счастливым.
Насколько счастливым? — спросил он, но отвечать на собственный вопрос даже не собирался.
В квартире стояла тишина. Как бы напряженно Вильмер ни вслушивался, из ванной не доносилось ни звука.
Там будто и нет никого, подумал Вильмер и прокрался в коридор. А вдруг женщина незаметно сбежала, испарилась, мелькнула в голове невероятная мысль. Он прижался к двери в ванную, но ничего кроме гудения у себя в ухе не услышал. Вильмер прислушивался еще минуту-полторы, но потом испугался, что женщина в любой момент может застукать его шпионящим за ней. На цыпочках он быстро вернулся в гостиную, где, переминаясь с ноги на ногу перед диваном, никак не мог решить, садиться ему или нет.
Уж лучше стоять возле окна, наконец, заключил Вильмер, сам не зная, почему так будет
А правда, неужели только для того, чтобы похвастаться квартирой на окраине парка и богатым выбором вин…
За окном в мглистом воздухе тлели окаймляющие парк уличные фонари. В вышине мерцал едва заметный свет, и Вильмеру показалось, что сумрачный парк потихоньку засасывает в небо. Он задернул золотисто-коричневые шторы. Связь с внешним миром вдруг смотала удочки, покинула комнату, и его дом стал еще более личным, закрытым от посторонних глаз. Однако ощущения безопасности это не вселило. Скорее наоборот — ему не давала покоя назойливая мысль, что он больше ни перед кем ни за что не отвечает, и именно эта безотчетность пугала его.
— Кого мне бояться! — подбодрил он себя дерзким выкриком, но то был глас вопиющего в пустыне, не отозвавшийся эхом и не достигший ничьих ушей. Не пойму почему, но у меня такое чувство, будто я прибыл в конечный пункт, подумал он, внезапно ощутив усталость и безысходную тоску. Но меня это не колышет, успокоившись, заверил он себя и понял, что если честно взглянуть в лицо всем обстоятельствам, то ему и впрямь больше не о чем и не о ком заботиться.
Вильмер подумал, что не так уж и многое привязывает его к жизни. Незаметно он все проиграл, образно говоря, задернул между собой и миром занавес, как несколько минут назад сделал это с окном.
Зато сегодня у меня гостья, вдруг наткнулся Вильмер на утешительную мысль. Поди знай, а может, это начало чего-то нового…
Но почему-то все еще не видно, чтобы гостья за мирной беседой угощалась вином. Женщина была в ванной комнате невыносимо долго — три минуты, тринадцать или даже все тридцать? Сколько это еще продлится?
Вильмер разглядывал складки золотисто-коричневых штор. Ему вспомнилось, какой гордостью лучилась Кристи, вешая их.
— Теперь у квартиры законченный вид! — воскликнула тогда супруга.
Вильмеру показалось, что все происходило очень давно. Но тут же сообразил, что это очень давно было всего-то весной… Он внезапно сконфузился от неловкости, стал как бы руками, притягивающими к себе всеобщее внимание оттого, что владелец рук не знает, куда их девать. И это ощущение никак не отпускало его.