История со счастливым концом

Постепенно до Леа дошло, что эта книга от начала и до конца вовсе не для чтения, как другие книги. Здесь под обложкой собраны воспоминания о жизни множества людей, один эпизод отсюда, другой оттуда, а в конце все многоцветные осколки памяти сметены на пол в одну кучу.

И Леа читала: Kot. Kot. Kotkoo. Kluk Kluk Kluk. Musta Liz on meidan kana. Se munii meille munia. Kun se munii muniaan laulelee se riemuissan. Kotkoo. Kluk Kluk Kluk. Sitten tulee kiltti setä Leo. Hän panee kätensä mustan Lizin alle ja ottaa Lizin tuoreen munan. Kot kot kot kot Kotkoo. Kluk Kluk Kluk.

— No joka tapauksessa, sano loe. — Field ja Nannetti lähtevät täna iltana Lontooseen esittämään asjasta kyselyn alahuoneessa.

— Oletko varma, sanoo Bloom, — että neuvosmies lähtee? Minun sattumalta piti tavata hänet…

И Леа читала: Kuten esimerkiksi?

Ineksistenssistä eksistenssiin hän tuli monien joukkoon ja yhtenä otettiin vastaan: eksistenssinä eksistenssin kanssa hän oli kenen tahansa kanssa miin kuin ken tahansa kenen tahansa kanssa: kun hän eksistenssistä epäekststenssiin olisi mennyt, hänet kaikki tajuaisivat ei-miksikään…

Я чья-то одноклассница, подумала Леа.

Она закрыла книгу, огляделась и не сразу поняла, что за жуткая приключилась история, если она сидит сейчас в кабине какой-то ржавой развалюхи. И тут пришло мучительное прозрение. Сердце Леа сжалось от боли, когда ее прошлое стало разматываться и дошло до того дня, когда ей сообщили, что из-за большого срока беременности об аборте не может быть и речи.

Я должна отыскать свою дочурку, впав внезапно в паническое состояние, подумала Леа, и мысль эта начала метаться в голове, натыкаться на другие мысли, отрывать их друг от друга, раскидывать по сторонам, и в конечном счете все опять смешалось — и возник полный сумбур.

Ну почему сумбур? — подумала Леа и вспомнила, что ей надо немедленно найти свою дочурку. Наконец, она отыскала пластиковый пакет, в котором лежал завернутый в пленку журнал с цветными иллюстрациями. Это хроника жизни, растроганно подумала Леа. На многих снимках она смогла разглядеть жилье Трийн. Было видно, что ее Трийнуке ни в чем не испытывает нужды. Нашла своего принца из сказки, думала Леа.

С непередаваемым выражением счастья Леа пристроила журнал в углу кабины, и они долго и пристально смотрели друг на друга. Как мама, так и дочка улыбались — одновременно и искренне. Они были счастливы. Они были довольны своей жизнью.

А потом пришел Он — и Он сказал, что ей надо делать.

НАЧАЛО КОНЦА

Семья Пеэтсонов сидела за столом и ужинала. На серебристой скатерти красовались сервиз производства Германии с альпийскими видами и чешский хрусталь, приобретенные когда-то за бесценок в спецфондах. Старик Пеэтсон — да упокоится душа его с миром — в свое время был неслабым партийным тузом, или геноссе, как говаривали в старину. Значения слова «геноссе» точно не знал, похоже, никто, но оно казалось звучным и мистическим, вселяющим в подсознание граждан почтение, а порой и страх.

До восстановления независимости геноссе Пеэтсон не дожил. Последняя стадия рака приковала его к постели. А как-то одним августовским утром, услышав по радио новость о том, что старая гвардия консерваторов вновь захватила власть, Пеэтсон возрадовался, воскликнул нечто невразумительное и энергично, словно здоровый, выпрыгнул из постели. Он кинулся к телефону, но возле него и рухнул.

— Он умер, уткнувшись лицом в телефон, — комментировал смерть отца своим богемным приятелям его сын Карл, фотограф со своеобразным чувством юмора. Карлом мальчика назвали в честь Карла Маркса, а вот истоки имени его старшего брата, Йоханнеса (если пренебречь его написанием в свидетельстве о рождении, выданном каким-то российским чиновником), следовало, пожалуй, искать в Библии. Впоследствии в Эстонии это странноватое имя так и не поменяли, оно осталось свидетельством неких вех в биографии.

За празднично накрытым столом на строго отведенных им местах сидели все члены семьи Карла Пеэтсона: супруга Анне-Май, в прошлом манекенщица Дома моделей, до сих пор привлекательная, даже красивая дама, дочери Моника и Мерле и вдобавок еще один застенчивый юноша по имени Эрки, на лице которого то и дело отражалось сомнение, впрочем, совершенно беспочвенное, а туда ли он попал.