2. Это изобретение превратило хлопок в основную, почти единственную сельскохозяйственную культуру Юга, сделавшую необходимым и возможным использование труда огромного числа рабов. Экономическая слабость рабства до того времени была связана с обязательным надзором, неумелостью рабов и их неспособностью к адаптации. Но в хлопководстве работа была несложной, механической, велась круглогодично, наблюдение за исполнителями не представляло сложности, поскольку хлопчатник — растение невысокое. Раб, содержание которого стоило примерно двадцать долларов в год, обходился намного дешевле, чем наемный работник. Кроме того, с 1800 года число рабов удваивалось каждые двадцать лет: в 1850 году оно должно было достигнуть трех миллионов двухсот тысяч. Цены на живой товар тоже возросли. Молодой негр в 1780 году стоил двести долларов, в 1818 году — уже тысячу, а в 1860-м — от тысячи трехсот до двух тысяч. В 1850 году стоимость совокупного числа рабов оценивалась в шестнадцать с четвертью миллиардов долларов. Это было одним из главных богатств Юга, впрочем почти единственным, поскольку стоимость земель, оскудевших от выращивания монокультуры, резко падала. С 1808 года был введен запрет на ввоз рабов, и они стали цениться еще выше. В некоторых поместьях Виргинии, хотя их владельцы это отрицали, занимались «разведением» людей на экспорт в другие штаты. Таким образом, мало-помалу южане дошли до того, что начали искренне защищать институт рабства, казавшийся им необходимым для существования.
3. Люди неизменно находят моральные уловки, дабы оправдать выгодное для себя поведение. Рано или поздно должны были появиться апологеты или теоретики рабства. Некий Томас Р. Дью, профессор, получивший образование в Германии, усвоил там идею, что неравенство — суть основа общества. «Это естественный и божественный порядок, — поучал Дью, — когда существа, наделенные высшими способностями и, соответственно, высшей властью, контролируют и используют тех, кто обладает низшими способностями. То, что одни люди обращают других в рабство, — это закон природы, точно так же как, следуя законам природы, одни животные поедают других». За проповедь этой весьма своевременной философии Дью был назначен президентом (ректором) Колледжа Уильяма и Мэри. Другой приверженец рабства, Харпер, опубликовал «Записки о рабстве». Он утверждал, что если содержать раба как подобает, то ему не причиняют зла: «И впрямь, у раба нет никакой надежды улучшить свою участь, но, с другой стороны, он ничем не владеет и не может ничего потерять. Белая женщина будет обесчещена дурным поведением, черная — не будет, поскольку ее ребенок — не бремя, а бесплатное приобретение для ее хозяина. Распутство среди рабов не заслуживает более резкого определения, чем просто людская слабость». Разумеется, у Харпера были иные представления о правах человека, чем у Джефферсона. Он утверждал, что при рождении люди не могут быть ни свободными, ни равными; что законы созданы для того, чтобы поддерживать, а не стирать различия, и если существуют обязательства по отношению к рабам, то для их выполнения требуются рабы. Сам Кэлхун, вице-президент Соединенных Штатов, напоминал о том, что греческая демократия, основанная на рабовладении, является образцом для всего западного мира. «Я считаю рабство благом, — говорил он. — Не существовало еще такого богатого и цивилизованного общества, в котором одна его часть не жила бы за счет труда другой!» Во времена Джефферсона с рабством мирились; во времена Кэлхуна его превозносили.