1. Колонии находились теперь в состоянии открытой войны с метрополией, однако легальных связей с ней не прерывали и о своей независимости не объявляли. Хотя это дало бы им явные преимущества. Только провозгласив независимость, американцы могли рассчитывать на признание их воюющей страной со стороны нейтральных государств, требовать, чтобы к их пленным относились как к солдатам регулярной армии, а также преследовать, если не по справедливости, то по закону, лоялистов и накладывать арест на их имущество. Но многие колонисты колебались: одни — как сын самого Франклина, губернатор Уильям Франклин, — еще хранили верность короне, у других от британского гражданства зависел их бизнес, третьи же все еще надеялись, что их английские друзья — Бёрк, Чатем, Фокс — найдут какой-то компромисс. Ибо, несмотря на военные действия, много еще было англичан, благорасположенных к Америке. Герцог Ричмонд, выступая в палате лордов, говорил, что действия американцев «вполне могут быть оправданны, как с нравственной, так и с политической точки зрения». Благородная английская толерантность позволяла свободно высказывать подобные мнения.
2. Подтолкнул колонии на переход Рубикона сам король Георг III. Он не был ни зол, ни глуп и имел довольно высокое представление о своем долге. Великий труженик, он мечтал быть добрым деспотом. Но добрых деспотов не бывает. Чтобы подчинить себе парламент и прессу, он подкупал их. Коррупция, как гангрена, разъедала министерства, армию, военно-морской флот. Так для усиления личной власти король ослабил королевство.
Американское дело было для него вопросом чести. Кроме того, он разыгрывал в Америке партию, ставка в которой была больше, чем сама Америка. Он попытался установить у себя в королевстве абсолютную монархию; если он потерпит поражение в колониях — в Англии восторжествуют виги и конституционная монархия. В своей тронной речи в октябре 1775 года он сказал, что Англия никогда не откажется от колоний, что она заставит уважать себя при помощи оружия, но проявит снисхождение к своим заблудшим детям, если те сами попросят короля о прощении. Несчастный монарх не мог понять, до какой степени Джордж Вашингтон, равно как и тысячи других американцев, был не расположен просить прощения, словно провинившийся ребенок. Первая оплошность.
3. Вторая заключалась в объявлении «политики силы» в то время, когда у британского парламента этой силы не было. В 1775 году английская армия насчитывала самое большее пятьдесят тысяч человек, из которых двенадцать тысяч находились в Ирландии и должны были там оставаться, другие — в Индии, на Антильских островах, в Канаде. Англия выступала против обязательной военной службы. Чтобы послать солдат в Америку, Георгу III пришлось купить их в Германии. Герцог Брауншвейгский и принц Гессен-Кассельский продали ему услуги тридцати тысяч солдат, по семь фунтов за каждого. Сами принц и герцог тоже должны были получить по семь тысяч фунтов в год каждый. Наемники не могли сражаться в полную силу; многие из них дезертировали, став родоначальниками династий американских фермеров. Можно представить себе ярость американцев, когда их государь бросил против них иностранных наемников. В самой Англии даже наиболее преданные подданные короля усматривали в этом покушении на американские свободы опасность для свобод британских. «Чтобы был свободным парламент, свободными должны быть и колонии», — говорил Бёрк, добавляя, что установление в Америке военного правления повлечет те же последствия и для Англии. «Военные, которые научатся презирать парламентские ассамблеи, которые будут требовать уплаты налогов, не согласуя их с налогоплательщиками, которые не будут подлежать обычным судам страны, где они служат, — вряд ли такие люди переменятся за время простого морского путешествия настолько, что станут уважать в Великобритании то, чем в Америке их научили пренебрегать». Бёрк был прав: свобода не делится на части.