История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг.

Главным направлением внутри страны в послехрущевские годы стала обширная и длительная работа по упорядочению законодательства. Постепенно был принят целый ряд полезных законов, касающихся самых разных сторон общественной жизни, в чем уже долгое время испытывало потребность советское общество. Напомним, что это было одним из требований XX съезда. Начатая при Хрущеве, эта работа велась с большим размахом после его ухода. На вопрос, что же было воплощено в советском законодательстве, можно дать один ответ: это были именно сталинские концепции, на основе которых создавалось советское общество. Кульминацией этого процесса стала новая Конституция 1977 г., органично отразившая и торжественно подтвердившая эти концепции. Действительно, характерной чертой сталинского правления было долгое отсутствие подобного юридического оформления концепции. Поэтому было бы неправильно говорить лишь о простом развитии сталинского наследия. Однако даже сталинизм не мог бы выжить без законов. Он нуждался в них, чтобы сохранять и усиливать свои основные черты.

На законодательной деятельности отразилось более широкое /535/ явление, которое один американский историк проницательно назвал «глубоко консервативным духом», ставшим характерным для СССР в последнее 15-летие. Под консервативным духом он понимает «сентиментальную связь с собственным прошлым, с привычным и знакомым, инстинктивное предпочтение традиций и существующей ортодоксии, страх перед новым как потенциальной угрозой и хаосом»[3]. Этими настроениями явно проникнуты не только руководящие круги общества, но и достаточно широкие слои населения. Эта тенденция означает, что наконец достигнуто нормальное положение, и она соткана из многих элементов: гордости за достигнутые после мучительного напряжения результаты прошедших десятилетий; законного желания воспользоваться их плодами, какими бы скромными они ни казались; понятной усталостью от трагических страданий прошлого и судорожных хрущевских нововведений; наконец, страхом что новые потрясения могут вызвать конфликты, за которые придется дорого заплатить, как уже случалось в прошлом.

Это не означает, что в стране преобладает чувство спокойного удовлетворения. Однако нужно учитывать, что значила для гражданина возможность впервые за несколько десятилетий жить в своем доме – теперь уже он есть у большинства, – то есть в маленьком, но полностью своем жилище, куда он вечером возвращается к семье друзьям и телевизору, или – это чувствуется не менее остро – социальное обеспечение, наконец достигшее значительных масштабов, стабильная занятость, труд не на износ, всеобщее пенсионное обеспечение, гарантированная помощь в случае болезни или других трагических случаях жизни. На этой основе стало возможным молчаливое социальное согласие, даже если вознаграждение остается почти нищенским, а общий уровень жизни ниже, чем во многих других странах.

Когда Хрущева сместили, в Москве снова был провозглашен принцип коллегиального руководства. Совсем недавно люди, хорошо знавшие СССР, были готовы предположить, что это решение принято надолго[4]. Факты опровергли это мнение. Конечно, произошли некоторые, хотя и немногие, персональные изменения в олигархии, принявшей наследие Хрущева. Брежнев постепенно возвысился над своими коллегами. Для него в 1966 г. был восстановлен, хотя и без неограниченной власти, сталинский пост Генерального секретаря, в тот момент снова введенный в Устав партии. (По этому случаю и Президиум ЦК снова стал называться Политбюро[5].) Эта должность остается полностью обособленной от должности Председателя Совета Министров. Однако, находясь на посту Генерального секретаря, Брежнев в 1977 г. занял и пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР, которому новая Конституция дала большие прерогативы и больше блеска, чем в прошлом, приравняв реально к посту главы государства. Однако в общем страной правят те же люди, хотя с годами они стали самыми старыми по возрасту руководителями в мире. Такая стабильность, с одной стороны, отражает /536/ установившееся политическое равновесие, которое в свое время помешало Хрущеву проводить политику реформ, с другой – является результатом сознательной ориентации, обещающей стране прогресс без потрясений и глубоких конфликтов, к чему, в сущности, и стремятся новые руководители.

Цена консервативной политики