Самый же серьезный просчет был допущен при оценке способности противника к сопротивлению[47]. Нацистские главари были убеждены, что после первых же жестоких ударов Советская Армия, государство, общество развалятся на куски. Ничего подобного не произошло. Хотя при неоднократных окружениях в плен было взято большое количество красноармейцев, Гальдер в своем дневнике сетовал на их недостаточность. Очевидно, он ожидал массовой сдачи в плен. Попав в окружение, советские части зачастую продолжали сражаться, пытаясь соединиться с главными силами; отчасти им это удавалось, отчасти сковывало продвижение немецких войск, которые по планам командования должны были развивать наступление. После первых недель войны нацистские генералы доносили, что русские «сражаются ожесточенно и фанатично». Несмотря на крупные потери Советских Вооруженных Сил, главная цель кампании /34/ — уничтожение армии противника — оставалась неосуществленной. Невозможной была и та «полная свобода действий», котирую генералы вермахта, по свидетельству того же Гальдера, надеялись получить в самом близком будущем[48].
При всем том в августе немцы обладали вполне достаточными силами, чтобы наносить противнику новые тяжелые удары, вынуждая его к отступлению. Но они уже не могли вести наступление одновременно по всем трем главным намеченным направлениям: на Ленинград, Москву и южный промышленный район. Продвижение ни Украине отставало от запланированных сроков. На центральном направлении фланги наступающих армий были опасно оголены. Между Гитлером и его генералами выявились первые разногласия относительно дальнейшего ведения военных операций.
Наступление на Ленинград было возобновлено и принесло результаты. Сосредоточив силы на правом фланге, немцы массированной атакой прорвали фронт в районе Луги, оккупировали Новгород, и затем стали охватывать клещами старую северную столицу. К концу августа они приблизились к городу на опасно близкое расстояние, продвинувшись на рубежи, на которых велись бои с поисками Керенского в октябре 1917 г. 21 августа они вступили в Гатчину (переименованную в Красногвардейск). Потом перерезали железную дорогу Ленинград — Москва у станции Мга и наконец достигли Шлиссельбурга на Ладожском озере, полностью изолировав город. В осажденном Ленинграде остались три советские армии. Немного западнее, на плацдарме у Ораниенбаума, остатки 8-й армии были окружены и прижаты к берегу Балтийского моря. В первых числах сентября передовые отряды немцев достигли южных пригородов Ленинграда.
Главная дилемма встала перед группой германских армий, наступавшей на центральном участке фронта и остановленной восточнее Смоленска в ходе упорных боев, где советскими войсками были даже предприняты преждевременные попытки перейти в контрнаступление[49] (небольшой тактический успех, правда, был одержан — у противника была отбита Ельня; в те дни этот факт всемерно использовался советской пропагандой[50]). Танковые части генерала Гудериана атаковали слабый южный фланг советской группировки войск, противостоявших немцам в центре. Но нацистское командование в тот момент еще не решило, какой должна быть следующая задача: наступать на Москву или повернуть атакующую группу фронтом на юг, где немцы сталкивались с большими трудностями в осуществлении разработанных планов вторжения. Вопреки мнению некоторых генералов Гитлер остановил выбор на втором варианте. Он хотел во что бы то ни стало овладеть промышленными и сельскохозяйственными ресурсами Украины. Генералы, с мнением которых не посчитались, а также некоторые историки многие годы спустя заявили, что это решение было роковой ошибкой, предопределившей судьбу всей войны для Германии. Советские специалисты /35/ опровергли этот тезис с помощью убедительных доводов[51]. В самом деле, предположение, что наступление прямо на Москву обязательно привело бы к желаемому результату, чисто гипотетическое, оно не только не доказано, но и недоказуемо, в то время как поворот на юг позволил немецким войскам добиться крупного успеха. С другой стороны, вполне объяснимо, что по мере того, как все трудней становилось добиваться нескольких целей одновременно, богатства Украины все неудержимее влекли к себе Гитлера, особенно в предвидении затягивания войны.
О спорах в высших сферах нацистского командования хорошо известно, меньше мы знаем о дискуссиях на аналогичные темы среди советских руководителей. Некоторые аспекты этих дискуссий были преданы гласности много времени спустя, в хрущевскую эпоху, в тех первых исторических работах, которые ставили под сомнение правильность военных решений Сталина. С той поры к ним прибавилось немало свидетельств непосредственных участников событий, причем некоторые из этих свидетельств отнюдь не недоброжелательны по отношению к Сталину. В своей совокупности они позволяют ныне более полно воссоздать картину столкновения мнений.