Несколько слов следует сказать о ленинградской партийной организации и ее руководителях. Они также жили на казарменном положении в своих учреждениях. Главный штаб обороны неизменно помещался в знаменитом своими революционными традициями Смольном, где городской партийный комитет обосновался с самого 1917 г. Просчеты, допущенные сталинским правительством накануне войны, имели тяжелые последствия для Ленинграда, города, находящегося столь близко к границе. С началом войны эти просчеты были усугублены непредусмотрительностью местных властей, захваченных врасплох стремительным развитием событий на фронтах. Разумеется, никто не мог заранее предвидеть ситуацию 900-дневной блокады. Но дело было не только в этом. В общей сумятице первых месяцев как местное, так и центральное руководство принимало порой ошибочные и запоздалые решения, которые затруднили положение города. Однако, когда Ленинград оказался отрезанным, его энергичные руководители, как военные, так и гражданские, сумели быть на высоте. Какую бы помощь они ни получали извне — а вначале эта помощь была весьма скудной, — рассчитывать им приходилось прежде всего на собственные ресурсы. Самые ответственные решения должны были принимать они. Не сдаваться, не дрогнуть — таков был их девиз. Сохранение Ленинграда, /66/ скажет потом один из них, было «делом чести нашего поколения». Похожие слова произнесет незадолго до смерти и Жданов[69].
Ленинградские руководители управляли городом по законам военного времени, тем более суровым в условиях блокады. Никто не вправе был ожидать от них иного поведения. Единственный продолжавший функционировать в городе суд стал военным трибуналом. При рассмотрении случаев бандитизма или преступлений, связанных с хищением продуктов питания, он выносил беспощадные приговоры: расстрел на месте[70]. Тем не менее сама по себе суровая дисциплина еще не могла обеспечить поддержание порядка. Помимо всего прочего, работники милиции, на которых лежала эта задача, были истощены не менее других жителей города[71]. Крайняя суровость была необходимым, но еще недостаточным условием сопротивления. Ее важное значение проявлялось в том, что она давала осажденным ощущение законности, гарантированной и в сложившихся трагических условиях. «Есть было почти нечего, — рассказывал позже один из руководящих ленинградских работников, — но каждый знал, что его рацион не достанется никому другому. То, что каждый должен получить, будет им получено»[72].
Лишения разделялись всеми: руководителями и рядовыми работниками, политическими и военными деятелями и простыми гражданами. А ведь само распределение имевшихся жалких запасов продовольствия было по-своему выдающимся подвигом. Кусочек хлеба, который выдавался ленинградцам, был совсем крошечным, но не было дня, когда бы он не был выдан. Продовольственные запасы находились под железным контролем. Лишь немногие в руководстве знали правду о подлинных размерах этих запасов[73]. Но даже когда они совсем было подошли к концу, никто из них не растерялся.
Не меньшим подвигом было устройство пути сообщения по Ладожскому озеру. Разумеется, прежде всего то была заслуга всех, кто непосредственно участвовал в создании этой дороги. Но уже сам факт, что она была задумана, а потом реализована, свидетельствовал о большой изобретательности, которая могла быть порождена лишь крайней нуждой и решимостью не сдаваться. Эта решимость наполняла людей, даже когда казалось, что все пропало. На протяжении тех недель, что не действовал водопровод, случались дни, когда вода не подавалась и в пекарни. Тогда юноши и девушки выстраивались цепочкой и передавали ведра из рук в руки, как на пожаре. С таким же упорством неопытные и не имеющие необходимых инструментов люди, к тому же предельно истощенные голодом и лишениями, заготавливали дрова в лесу и перевозили необходимые грузы. Вот эта способность мобилизовать даже самые последние силы ленинградцев на организацию отпора врагу доказывает, что руководство города сумело сохранить тесную связь с населением. Даже когда надо всем, казалось, царствовала смерть, не прекратились попытки как-нибудь скрасить жизнь людей. В общественных местах были организованы помещения, где можно было провести /67/ несколько часов в относительном тепле, почитать книгу, поговорить с кем-то, кто способен был ободрить и утешить. Кое-где была организована также раздача кипятка: наряду с кусочком хлеба это было тогда единственным питанием. Добровольцы ходили по домам, помогали тем, кто не мог передвигаться, собирали осиротевших детей и отводили их в еще действующие детские сады. Все это было каплей в море страданий. Но помощь эта усиливала чувство солидарности.