Автор этой книги не намерен внушать мысль о том, что позиция Оккама удовлетворительна. Поскольку человеческий разум может распознать естественный моральный закон без помощи откровения, очень трудно понять, каким образом Бог мог бы предписать что-то другое, если не мыслить Бога исключительно и единственно как абсолютное могущество. Похоже, Оккам пытается примирить тот очевидный факт, что языческие философы разъяснили моральные наставления и идеалы, с основанным на теологических предпосылках авторитаризмом; а эти два элемента, видимо, несовместимы. Однако он, возможно, ответил бы, что, хотя естественный разум способен разработать и продиктованный благоразумием, или утилитаристский, этический кодекс, и этику самореализации или самосовершенствования, моральная обязанность в строгом смысле слова возникает только потому, что Бог повелевает соблюдать естественный моральный закон. Благодаря разуму мы можем понять, что некоторые действия "неблагоразумны" в том смысле, что вредны для человека, живущего в обществе. Но что такие действия фактически запрещены Богом (даже если бы благодаря своему абсолютному могуществу он мог предписать их нам), известно только благодаря откровению. Поэтому неудивительно, что у Аристотеля мы не находим идею обязанности, как ее понимает Оккам, - обязанности, налагаемой божественной волей на свободную волю человека.
Очевидно, Оккам хочет освободить этику от всяких элементов греко-исламского детерминизма, который обычно представлял божественную волю как подчиненную нормам, примерно таким же образом, каким сотворенная свободная воля подчинена нормам и обязанностям. Он противопоставляет понятие абсолютно свободной и всемогущей божественной воли понятию Бога, который вынужден действовать определенным образом. Но он не обнаруживает отчетливого понимания трудностей, которые порождает его этический авторитаризм. Кроме того, хотя он, очевидно, выступает против идеи светской или чисто гуманистической этики, можно доказать, что фактически - вопреки своим намерениям - он склонен содействовать распространению этой идеи, поскольку утверждает, что разум является нормой нравственности, так что его основанный на теологических предпосылках авторитаризм выглядит как надстройка, не соответствующая фундаменту. Несомненно, Оккам считает, что разум "прав", когда он (разум) предписывает то, что фактически повелел Бог, и запрещает то, на что Бог фактически наложил запрет. Однако повеления и запреты Бога можно узнать только благодаря откровению. И если человек не принимает понятие Оккама о Боге и не разделяет его веру в откровение, он, вероятно, будет думать, что разум сам по себе - вполне удовлетворительный руководитель.
Стоит обратить внимание на один характерный момент.
Подобно Скоту, Оккам истолковывает божественное всемогущество как означающее, что все то, что Бог делает посредством вторичных причин, он мог бы сделать непосредственно, без какой-либо вторичной причины. В отличие же от Скота он делает вывод о том, что, благодаря своему абсолютному могуществу, Бог мог бы вызвать в человеке акт ненависти к себе (т. е. к Богу)[456
]. В этом случае человек не согрешил бы. В то же время мы должны быть осторожны, когда говорим, что Оккам противоречит Скоту, утверждая, что Бог мог бы повелеть человеку не любить его, поскольку, что бы ни думал Скот, такое повеление не заключало бы в себе противоречия. Ибо Оккам указывает, что, если бы Бог приказал человеку не любить его и человек повиновался, человек исполнял бы волю Бога и, следовательно, любил бы его.Повинуясь повелению Бога не любить его, человек фактически показал бы свою любовь к Богу, тогда как, если бы человек ослушался и упорствовал в любви к Богу, он фактически не любил бы Бога, поскольку непослушание Богу и любовь к Богу несовместимы. Следовательно, хотя Оккам и говорит, что Бог мог бы (и в этом нет противоречия), повелеть человеку не любить его, он все же добавляет, что "воля в этом случае не может осуществить такой акт"[457
].