В XIII-XIV вв. поиски непосредственного контакта с Богом проявлялись в разных формах. Они могли проявляться и действительно проявлялись в мистицизме, который удерживался в рамках учения церкви и не отрицал роли церкви и таинств в жизни христианина, даже если акцент, что было вполне естественно, переносился на внутренний мир. Речь шла о приоритетах, а не об отрицании церкви как института. Вместе с тем поиски непосредственного контакта с Богом могли проявляться и действительно проявлялись в народных движениях, которые либо с самого начала были, либо со временем становились враждебны церкви и демонстрировали безразличие или даже презрение по отношению к официальной практике благочестия. В своих крайних формах такие движения могли предполагать что-то вроде низведения Бога до уровня человека в том смысле, что отождествление души с Богом понималось как оправдание вседозволенности.
Писатели-мистики, о которых мы говорили выше, принадлежали в основном к первой группе. Экхарт, как мы видели, делал вызывающие заявления, которые были осуждены церковной властью. А Жерсон критиковал Рюйсбрука.
Но Экхарт не был врагом церкви, Рюйсбрук же страстно обличал тех, в ком видел псевдомистиков. Все они смотрели на мистицизм как на средство обновления жизни христианской церкви. Они разнились, конечно, в своих спекулятивных толкованиях мистического опыта - Экхарт, например, испытал более сильное влияние неоплатонизма, чем Сузо или Жерсон. Но их религиозная устремленность имела решающее значение. И когда влияние оккамизма выступает явно, как у Жерсона, оно должно рассматриваться в свете этой религиозной устремленности. Словом, спекулятивный мистицизм XIV в. не был частью "нового пути". Он продолжал традицию Ришара Сен-Викторского и Бонавентуры, хотя и выказывал более глубокое осознание настоятельности духовного возрождения общества. Спекулятивные мистики были в подлинном смысле слова реформаторами. И при Жерсоне в Парижском университете идея преобразования была распространена на изучение философии и теологии с тем, чтобы выдвинуть на первый план христианскую жизнь.
Очевидно, что авторы, которых мы рассматривали, толковали мистический опыт в свете сложившейся религиозной веры. В то же время влияние собственно христианских верований проявлялось, безусловно, в разной мере. У Жерсона оно достаточно очевидно. С Экхартом, однако, обстоит несколько иначе. Он действительно говорит о рождении Слова в душе. И было бы абсурдно предполагать, что доминиканский проповедник на самом деле вовсе не был христианином. Но, хотя Экхарт, несомненно, был верующим христианином, метафизический элемент в его мысли гораздо заметнее, чем в мысли Жерсона. Кроме того, метафизика его была густо насыщена элементами неоплатонизма. Отсюда легко понять, почему те, кто интересуется сравнительным изучением мистицизма и не привержен христианству, склонны выделять Экхарта для особого рассмотрения и сравнения с восточными мистиками. Если сосредоточиться на его наиболее вызывающих утверждениях, то кажется, что они выходят за границы христианской веры; а более спекулятивный и метафизический склад ума, естественно, придает Экхарту гораздо большее сходство с индуистскими и буддийскими писателями-мистиками, нежели то, какое мы обычно усматриваем в очевидно более эмоциональной и христоцентрической духовности средних веков. Исторический Экхарт жил и творил в рамках христианской религии; однако вряд ли можно отрицать, что те, кто видит в нем представителя мистицизма, перешагивающего границы между разными религиями, находят в его мысли некоторое основание для подобной интерпретации. Это основание главным образом представляет та метафизика, которую порицал Жерсон и в которой усомнился бы оккамист.
Политическая философия: Марсилий Падуанский
Политическая философия, очевидно, предполагает размышление о конкретных политических институтах и проблемах; и на нее неизбежно в большей или меньшей степени накладывают отпечаток политические и социальные условия определенного времени[501
]. В средневековой Европе существование двух типов общества - государства, с одной стороны, и надгосударственной церкви, с другой[502], - было исторической данностью, которая составляла конкретную отправную точку политических размышлений средневекового мыслителя. Очевидно, существовал и ряд других факторов, которые в разной степени оказывали влияние на эти размышления, - социально-политическая мысль св. Августина[503], понятия, заимствованные из римского и канонического права, а со времени появления переводов - политическая теория греков. Однако едва ли нужно говорить, что средневековая политическая теория сосредоточивалась на реальной социальной и политической жизни средних веков. В некотором смысле эта жизнь стала осознавать самую себя и пыталась найти теоретическое решение своих проблем.