История средних веков

Он включил в свою повесть общеславянскую начальную историю, что делает честь его пониманию племенного единства. Он останавливается на выделении русских славян. Затем летописец говорит о прибытии варягов и, пользуясь этим случаем, по Амартолу рассказывает древнейший период библейской истории, дополняя рассказ о распределении народов на севере своими сведениями. По поводу вавилонского столпотворения летописец говорит о расселении славян и о пути «из варяг в греки». Он вносит легенду об апостоле Андрее, конечно, не местного происхождения, а занесенную с Юга, говорит о судьбе полян, славян дунайских и дулебов, о расселении славян в Восточной Европе, нынешней России, заимствует из Амартола характеристики разных народов, между прочим половцев. Здесь слишком прозрачны вставки и противоречия, так как сами источники были разнообразны и между собой несогласны. Затем следует погодная летопись Печерского монастыря, причем некоторые годы пустуют, а иногда под одним годом изложено несколько событий. Часто к известному году событие отнесено случайно. Интерес и характер изложения не одинаковы; подробности чередуются с краткостью.

Это обусловливалось источниками. В свод занесены целиком материалы разного качества, фактическая сторона которых не всегда была согласована. Кроме целых летописей вошли рассказы из старых переводов или местного происхождения, документы, договоры Олега, Игоря и Святослава, в переводе с греческого, духовная Владимира Мономаха, жития, именно Св. Владимира, Св. Кирилла и Мефодия, принадлежащие монаху Иакову, Св. Бориса и Глеба того же автора в сокращении, извлечения из Палеи, из византийских авторов и проч.

Высокое достоинство Нестора — его любовь к просвещению. Он понимает последнее исключительно в церковном смысле, но другим оно и не могло быть. Превыше всего он ценит книгу. Он специально останавливается на вопросе о славянских письменах. В распоряжении Св. Владимира о распространении грамотности он видит исполнение пророчества: «И в тот день глухие услышат слова книги, и прозрят из тьмы и мрака глаза слепых»[292]. Любовь к просвещению заставляет его вдаваться в такого рода соображения, которые, будучи старыми, обладают всей прелестью новизны: «Велика бывает польза от ученья книжного; книгами бо кажеми и учими есмы пути покаянью, мудрость обретаем и воздержанье от словес книжных; се бо суть реки напаяющи «вселенную, се бо суть исходища мудрости; книгам бо есть не нечетная глубина; сими бо в печали утешаеми есмы, си суть узда въздержанью… Аще бо поищеши в книгах мудрости прилежно, то обрящещи ведикую пользу души своей; иже бо книги часто чтет, то беседует с Богом или святыми мужы». Все это незаученные возвышенные речи; в них слышится убежденность; они чужды риторики. Нестор избегает холодных поучений. Все его нравоучения — а их много — вытекают из фактов и служат их развитием. Пользу монастырей для общества того времени, их просветительную роль он выводит из условий и обстановки обителей ему современных, говоря о Феодосии Печерском; вред волхвования, под которым летописец понимает суеверие, вытекает из рассказа о волхвах, чем выясняется бессилие бесов. По характеру все поучения Нестора исполнены искренности и теплого чувства.

Его добросовестность и беспристрастие вне всякого сомнения. Редкий из рассмотренных нами летописцев был в такой степени чужд тенденциозности, как составитель начальной летописи. В этом отношении он безупречен, не старался рисовать одни светлые стороны событий и людей; он, как выражались его продолжатели, не всегда удачно подражавшие ему, «все бытства земская не обинуяся показует». Книга, из которой исходил он и на которую постоянно ссылался, была Библия. Он до того в совершенстве владеет ею, до того усвоил обороты Священного Писания, что иногда его изложение, как было неоднократно замечено критикой, отличается совершенно библейским характером. Тексты, которые он в обилии приводит, не делают утомительным или манерным рассказ летописца, обладавшего замечательной способностью всегда поддерживать внимание, а иногда достигать драматичности в передаче событий.

Заслуга преподобного Нестора, а равно составителей и редакторов русской летописи, как бы они ни назывались, неизмерима. Они были истинными детьми своей земли; они носили в себе сознание не только кровного единства всех восточнославянских народов, но и общего племенного их единства со славянами западными и юго-восточными. Тех и других они не исключают из своей истории, хотя глубоко скорбят об их иноверии. Они живут общей жизнью со всеми славянскими племенами. Великим счастьем для будущего было появление такой основной летописи именно на живом языке, доступном другим славянским народам. Никто не послужил в такой степени упрочению племенного единства славян, как составители нашей летописи, церковная профессия которых не только не отдаляла их от народа, как это было на Западе с монахами-хронистами, а, напротив, еще более сближала с ним.