Фруассар (1333–1404). Первую половину этой великой борьбы (1326–1400) изобразил Жан Фруассар в своих написанных no-французски «Хрониках Франции, Англии, Шотландии, Испании и Бретани». Как видно из его заглавия, он имеет целью историю общую, не касаясь лишь Германии и славянских народов. Он историк рыцарства, Геродот средних веков[295]. Фруассар, сын менялы или торговца в Валансьене, родился в конце 1333 г. Случайные обстоятельства вывели его из буржуазного мира в рыцари. Он, рано осиротев, жил у своего родственника и учился в молодости разрисовывать стекла, потом пергаменты, гербы; эти занятия заставили его полюбить рыцарство. В нем с юношеских лет развился лирический талант; на его песни обратили внимание; в них было много чувства, вызванного искренней страстью. В качестве оруженосца он, двадцати трех лет, в свите рыцаря Бомона (графа Рено), совершает свое первое путешествие. Оба они ездили каждую зиму ко дворам герцогов и князей, были в Париже, причем Фруассар, надо полагать, в качестве трувера, распевал свои песни. В этом году началась война и последовал разгром французов при Пуатье. Явился богатый материал для наблюдения и для истории. Муза Фруассара меняет свой характер; связи, совершенно случайные, сблизили его с английским двором. Племянница его патрона стала королевой Англии, и Фруассар переселился к ее двору. Тогда же он подносит ей книгу, свои первые стихотворения, историко-поэтический опыт; теперь они утеряны. Затем ему легко было стать влиятельным человеком и доверенным лицом разных дворов. Он путешествует по Англии, Шотландии, Уэлльсу, Бретани, Брабанту, Фландрии, Беарну, Артуа, по всей Франции; он был в Италии и Риме. Это дало ему большой житейский опыт, знание людей, подготовку к историческому труду, им предпринятому. Он подчиняется тому требованию, какое некогда предъявлял к историку Лукиан. «Надо, чтобы, подобно гомеровскому Зевсу, он устремлял глаза во все стороны, на Фракию и Мезию безразлично, чтоб он видел все, совершавшееся в разных местах, чтобы он вмешивался и тут и там, чтобы он бежал с побежденными и торжествовал с победителями. Его дух должен быть зеркалом без пятен; он должен отражать предметы такими, какими они есть, не прибавляя ничего своего, кроме наивного выражения». И все это есть у Фруассара, часто в такой же степени, как у Геродота. Вот его общий взгляд: «Он хочет рассуждать и писать историю так, чтобы прекрасные предприятия и доблестные подвиги, совершаемые в Англии и Франции, были преданы постоянной памяти». Как пчела собирает мед повсюду, так он работает над материалом. Он везде расспрашивает, передает то, что слышал, хотя не всему верит. Он не был подражателем ни прежних, ни современных ему летописцев, ни латинских, ни национальных. Он руководствуется собственным гением, своеобразным, истинным отражением французского духа. «В свое время я пожил на свете, — пишет он, — чтобы изобразить настоящие и по собственному желанию виденные чудеса сего мира, чтоб исследовать происшествия и военные подвиги, которые описаны в этой книге». Достоверность своих сведений он объясняет тем сочувствием, которое внушали ему его искренние и заслуживающие уважения собеседники. «Я хочу, чтобы те, которые будут писать после меня, знали, что я собирал сведения от важных лиц Франции, Англии, Шотландии, Кастилии и Португалии и других стран», — отмечает историк. Рассказывать ему доставляет удовольствие. Будучи скорее фламандцем, чем французом, он симпатизирует более всего английским рыцарям, которые «по преимуществу вежливы, любезны, тверды, исполняя свой долг, где только появятся вооруженными; они скорее предпочтут умереть, чем заслужить упрек в трусости». Но и Франция для него мила, «страна приятная и вежливая, с чудными лугами, прекрасными деревнями, это королевство славное и благородное, где столько благородного и честного рыцарства». Ни одна страна не сравнится с Францией по уменью оказывать чествования, французы — контраст немцам, которые, по отзыву Фруассара, продажны, грубы и жестоки. Итальянцев Калабрии и Апулии он обвиняет в лености, которая привела к бесплодию богатую страну. Он не сочувствует и ломбардским коммунам, которые после расхваливала Христина Пизанская; он обвиняет итальянцев в кичливости, гордости, непостоянстве.
Из всего приведенного видно, что труд Фруассара приблизился к рубежам поэзии. Ему много помогало художественное стремление, поэтическое настроение, которое вообще его не покидало. «Благодаря фантазии, которой я владею, я легко переносил тяжелую работу, ибо тот, кто
Наступил XV в., а с ним возродилась любовь к классическим древностям. Вместе с Возрождением знаний совершилась перемена в ходе историографии.