Однако ж душа его не ослабела в этой опасности, так что, несмотря на всю кажущуюся безвыходность из этого положения, он не хотел допустить и мысли о сдаче военнопленным. В то время, а это было в начале сентября, когда Стилихон считал Алариха уже в своих руках, со дня на день ждал от него предложения о мире, и потому ослабил дисциплину, дозволив своим солдатам разные вольности, в это время готский вождь не дремал, постоянно следил за всем, что происходило в неприятельском стане и, ободряя приунывших готов, задумывал с честью выйти из теснин. Как это случилось, какой маневр употребил Аларих, чтобы спастись со всем своим войском, — прямых сведений об этом мы не имеем. Можно предположить, на основании некоторых намеков Клавдиана, положения страны и расположения в ней римских войск, что он перешёл, непримеченный Стилихоном, реку Алфей, потом быстро прошёл через горы Элиды и, в другой раз перешедши Алфей, явился во фланг неприятелю; и хотя он должен был выдержать сильный натиск Стилихона в горах Эримантских, но успел отбиться. Как бы то ни было, только Аларих спасся из этой искусно задуманной засады. Не нужно обвинять здесь Стилихона, беспечности которого Зосим приписывает упущение готов из рук. Стилихон, как увидим в своем месте, не был развратным, да ещё до такой степени, чтобы во время войны напиваться пьяным и предаваться распутству с бесчестными женщинами, что утверждает Зосим [80]
. Если он дозволил подобное своим солдатам, то мы согласимся, что это было с его стороны необходимо, когда вспомним, каким своевольным духом заражено было в ту эпоху римское войско. Причина этого почти чудесного отступления заключалась в гениальности готского вождя, и действительно, здесь Аларих явил в себе необыкновенный талант полководца. Аларих едва оставил за собою Истмийский перешеек, скорым маршем пошёл по Средней Греции и быстро явился в Эпире. Готы, как бы мстя за смерть своих товарищей, истребляли всё, что попадалось им на пути.Стилихон, однако ж, хотел преследовать неприятеля и, стянув свои войска в Ахайю, думал настигнуть неприятеля и в Эпире, и там смирить непреклонную гордость Алариха. Предводя гораздо многочисленнейшей армией, имея флот и, следовательно, возможность в двух пунктах, с мора и сухого пути, вторгнуться в Эпир, он, без сомнения, достиг бы своей цели, если бы по-видимому странное, но на самом деле подготовленное ходом событий, обстоятельство не помешало ему в этом.
Оно было плодом политики Восточного Двора. Правительство Восточной Империи не принимало решительно никаких мер к защищению Греции, да едва ли и могло оно что-нибудь сделать в её пользу, не потому, впрочем, чтобы в Восточной Империи нельзя было найти для этого достаточно сил и средств; заключая в своем составе гораздо более единства, чем Империя Западная, она имела их; но силами этими, которые поддерживали Империю уже в продолжение 1000 лет, распоряжался Евтропий и императрица Евдоксия. Евтропий с самого начала своей власти мало обратил внимания на чрезвычайно живой и современный тогда вопрос — на готов и их отношение к Империи, и занятый политикой в отношенив к Западу, кажется, даже совершенно упустил его из виду.