В то время наместником африканским был некто Гильдон. Человек этот успел обратить на себя внимание Феодосия Великого, и тот послал его в Африку. Вот как изображает Клавдиан характер этого африканского наместника [88]
: «Всякий страшился проходить мимо его дворца; там всё блистало великолением и роскошью; там за столом, уставленным бутылками дорогих вин и блюдами с разными многоценными явствами, сидел дряхлый старик; на отвислом и мрачном лице его сладострастие, жестокость и глупая спесь положили глубокую свою печать; по всем сторонам стола неподвижно стоят невольники с секирами и обнаженными мечами: это телохранители подозрительного господина. В стороне, недалеко от стола, под звуки музыки поют прекрасные мальчики, и вот молодая стройные вакханка, с огненными глазами, быстро несётся по полу, то вдруг усталая останавливается, то опять скользит перед своим господином, и ударяет в такт. А он с жадностью пьет, и страсти начинают волновать его жалкое тело; лицо пламенеет. Но вот ему почудились, что один из гостей, у которого он недавно отнял молодую жену или дочь, что-то подозрительно смотрит на него; при мысли, что этот гость замышляет отмстить ему, Гильдон бледнеет от злости и страха, и по одному мановению его руки, бедняк мертвый падает под ножами рабов».Сколь, можеть быть, ни преувеличено это изображение; но, принимая во внимание других писателей, сделавших также заметки об этом лице, нельзя не согласиться, что Гильдон выживал из ума.
Стилихон не имел времени заняться рассмотрением дел в Африке и, кажется, вполне полагался на преданность римскому Двору престарелого Гильдона. В ничтожной, безнравственной душе префекта это отсутствие всякого надзора за его действиями должно было ещё более развить сознание своего достоинства и желание безусловной независимости от правительства; и действительно Гильдон распоряжался в Африке, как полный властелин.
От Евтропия не укрылась эта личность, равно как и образ мыслей Гильдона о Западном Дворе; в Константинополе носился слух, что наместник африканский с презрением говорит о правительстве и об опекуне Говория. На этой личности Евтропий и основал свою надежду присоединить африканские земли к Восточной Империи. Хитрый евнух постиг, что из человека с таким характером и при незнании его положения и хода дел в обеих Империях, можно сделать всё, что угодно, лишь бы только уметь приноровиться к нему.
Вскоре после того, как Восточный Двор объявил Стилихона врагом Империи, Евтропий вошёл в сношения с Гильдоном [89]
, на первый раз ограничиваясь, однако ж, удивлением к его мнимым добродетелям и небывалым подвигам. Это внимание Восточного министра возбудило в мелочной душе префекта гордость, а отсюда ещё более раздуло в нем желание полной, самостоятельной власти и неповиновения римскому правительству и распоряжениям Стилихона. Сознавая своё влияние, произведенное на Гильдона, Евтропий спешил докончить начатое, и разными хитрыми происками довел его до того, что тот в начале 398 года провозгласил себя императором. Евтропий, без сомнения, недаром склонял африканского префекта к мятежу; он понимал, что Гильдон сам собой, притом ненавидимый жителями Африки, не в силах будет держаться против Стилихона, и волей или неволей, должен будет обратиться к покровительству константинопольского Двора: потому что, при своей трусости, думал Евтропий, он скорее согласится предаться на сторону Востока, чем захочет испытывать счастья в неравной борьбе с талантливым римским полководцем.