Хота Стилихон теперь не мог не убедиться, что значение его в государстве уже не таково, какое было прежде; что при дворе составилась против него целая партия, целью которой было низвергнуть его с высоты величия; но он был слишком горд, слишком верил в свое могущество, упроченное столь многими летами славного служения империн, чтобы беспокоиться об этом. Оставив без внимания противоречие некоторых сановников, высказанное ими с такой колкостью и с такими оскорбительными намёками в торжественном заседании, и выходку Лампадия, Стилихон спешил поправить неудачный поход Сара против узурпатора. Он тотчас обратился к Алариху с требованием от него вспоможения в предстоящей войне. Готский король, еще раз имевший случай убедиться в благородстве действий министра, охотно принял это предложение и сделал гораздо более, нежели чего требовал Стилихон: сам с многочисленной армией перешёл в Италию и ждал только, когда соединятся с ним римские легионы, которые были ему обещаны, чтобы открыть действия против мятежника. Посылая готского короля против узурпатора, Стилихон сам в то же время думал с несколькими легионами занять восточную часть Иллирийской префектуры. Между тем как всё внимание Стилихона было устремлено на пользу государства и императора, когда он единственно об этом и заботился, враги его не дремали. В общем собрании Сената они так далеко зашли в своей ненависти к военачальнику, что воротиться назад, оставить свои замыслы против него и варварской партия, по их мнению, значило бы без всякого прекословия отдаться в их руки, или сделать их своими господами. Враги Стилихона пошли вперёд. Не трудно было им склонить на свою сторону императора; Гонорий после того, как Стилихон разоблачил его тайные думы пред целым собранием, поставив его через это в какое-то страдательное, чтобы не сказать смешное положение, Гонорий возненавидел своего тестя со всей злобой непримиримого врага и решился погубить его. Для достижения этой цели он со своими вельможами составил следующий план: «Немедленно он отправится в Равенну и, склонит на свою сторону Сара, военачальника тамошних легионов, поедет в Павию к войску, которое уже давно ненавидело Стилихона за то, что он оказывал предпочтение варварам. Когда всё это исполнится, то ему легко будет сделать всё, что захочет со Стилихоном, который таким образом не будет иметь на своей стороне войска». Заговор был ведён с такой скрытностью, что никто, даже Серена и сам Стилихон, не знали об умысле императора [170]
. Вскоре, однако ж, Стилихон неожиданно догадался, что ему грозит опасность со стороны Гонория: один чиновник, очень много обязанный Стилихону, под секретом сообщил ему, что императору угрожает опасность в Павии, куда он отправляется. «Потому что,» — говорил он, — «тамошние войска, не расположенные к тебе, без всякого сомнения, не замедлят выместить свою злобу на твоём зяте». Этот человек говорил так потому, что нисколько не сомневался, как и многие другие, в расположении императора к министру [171]. Но едва он разведал о замыслах императора против Стилихона, как скрылся: потому что за свою приверженность к министру боялся подвергнуться опале. Сколько ни искал его Стилихон, было напрасно. Когда он узнал о причинах такого поведения своего клиента, то первое чувство, которое возникло в его душе, было глубокое огорчение, чувство человека, оскорбленнаго несправедливостью любимого лица; он ещё не знал вполне и в подробности составившегося против него заговора; ему только больно было от того, что Гонорий, для пользы которого он не щадил ничего, замышляет ему зло. Он чувствовал свои силы, уверен был, что император ничего не может ему сделать; но он в то же время не хотел вступать в борьбу с сыном Феодосия Великого, взявшего с него клятву пещись о детях своих.