История Стража: кинжал Судьбы

Он кивнул, а затем, вновь улыбнувшись Адаис и произнеся: "Не отходи далеко от Катарины", поспешил на зов огромного мускулистого мужчины ростом практически два метра. Он обладал угрюмым лицом, будто высеченным из камня. Даже морщины покрывали кожу не тонкой паутинкой, как у Курта Вармора, а глубокими рвами. Его лысая голова, казалось, была отполирована ветром до такого состояния, что отбрасывала на солнце блики. Если б не выжженная на плече лилия (знак рабства в Орхоне), то его можно было принять за капитана этого судна. Он что-то сказал Морису и показал пальцем на группу моряков, перетаскивающих с корабля на землю рулоны ткани, меха, бутыли с вином, клетки с перьевыми шариками, которые мне удалось видеть у керришов. Морис кивнул и кинулся на помощь мужчинам. А нас начали подталкивать к трапу стоящие рядом стражники, больше всего напоминавших странных животных, как их там… ах да — обезьян. В случаи их мне пришлось признать правдивость абсурдной теории вирта Омара9, описанную в тех же книгах, где были изображены эти животные. От таких мыслей мое лицо озарилось улыбкой. Заметив это, охранник толкнул меня в спину с такой силой, что едва удалось удержаться на ногах. Скрипнув зубами, я опустила голову, взяла за руку Адаис и поспешила вслед за остальными пленницами. Как только мы оказались на земле, нас повели в одно из старых зданий, стены которого имели коричневато-желтый оттенок. Солнце немилосердно пекло в спину и в затылок, лишь легкий морской бриз спасал от удушливой жары. Нам не давали возможность смотреть по сторонам, все время подгоняя толчками в спину. Хотя по сравнению с тем, как они обращались с захваченными мужчинами, это казалось милостью подаренной Ариконом. И все же мне удалось составить свое первое впечатление об этой части города. В воздух все время поднималось облачко коричневатой пыли от проносившихся мимо телег, нагруженных различными товарами. Вместо привычных величественных деревьев меж домов росли странные тощие пальмы, обещавшие хоть какой-то тенек своими широкими темно-зеленными листьями. Иногда дорогу преграждали мартышки, которые были отдаленными родственницами обезьян, виденных мной на рисунках. Они с гиканьем носились друг за другом, но никто не трогал их и не прогонял, чтоб продолжить движение. Наоборот это нас заставляли останавливаться, чтоб пропустить эту "торжественную процессию". Местные жители в отличие от Мориса и Адаис имели темно-коричневый цвет лица и черные волосы. Они, никуда не спеша и необращая на нас внимания, прохаживались по узким улочкам, иногда обходя лужи грязи или останавливаясь, чтоб не попасть под льющуюся из окна серую воду или летящий на их головы мусор. Из-за этого в воздухе витала непереносимая вонь. Иногда от одной стены к другой была протянута бельевая веревка, на которой висели выцветшие одеяния, лишь издалека напоминающие яркие кляксы на голубой глади неба. Вот они и вносили хоть какое-то разнообразие в царившую здесь желто-коричневую гамму цветов. Мужчины и женщины одевались практически одинаково: шаровары, подвязанные на талии и щиколотках лентами (веревками), сверху на выпуск приталенная рубаха с широкими рукавами (у мужчин она была однотонной расцветки, а у женщин двух или трех) — изредка молодые девушки затягивали на талии поверх рубахи платок. Завершал наряд броский платок, небрежно повязанный на голове (в тон платку на талии). У женщин он украшался золотыми, серебряными, медными кругляшками (в зависимости от положения в обществе), которые образовывали звенящий ореол вокруг их обладательницы при каждом ее шаге.

Когда нас загнали в здание и провели в маленькое помещение, до ушей все равно доносился многоголосый шум оживленного порта. Только звук закрывающейся двери заглушил его и громким эхом отозвался в наших душах, означая лишь одно — спасенья нет. В комнату из маленького окна под потолком просачивались золотистые лучи солнца, разгоняя затаившиеся в этом помещении тени по углам. Прохлада, поселившаяся здесь наравне с ними, приносила хоть какое-то успокоение нашим телам. Сев в углу, я погладила Адаис, которая легла рядом со мной, по золотистой голове. Мои глаза заслезились от поднятой нами с холодного земляного пола пыли. Смуглая девчонка тряхнула черными волосами, заплетенными в косы, и запела заунывную песнь, напоминающую одну из песен знаменитого голаденского менестреля вирта Монтего, принятого у двора короля. В душу легкой тенью вступила грусть, взяв в свои мягкие лапки сердце. От этого пения в воздухе повисла печаль, и некоторые из девушек тихо заплакали, вжавшись друг в друга, как потерянные котята. Мир замер, чтоб в этот момент показать нам неприглядную сторону жизни… нашей жизни. Скрипнула дверь, и в проеме показался старик, кожа лица которого напоминала кожицу сморщенного копченого яблока. Он был одет в старое потертое одеяние от частой стирки потерявшее свой прежний цвет и форму. Дед шаркающей походкой вышел в центр комнаты и произнес на ломанном общем языке (10):

— Прошу вас следуйте за мной.