История сыска в России. Книга 2

В решении об этом, подписанном заместителем секретаря партколлегии ЦКК ВКП(б) И. А. Акуловым, говорилось: “Президиум ЦКК констатирует, что т. Шляпников, вопреки всем заявлениям, сделанным им в речах о своем согласии с партией, не прекратил до сих пор поддержки антипартийных элементов, ведущих фракционную борьбу против партии, а в деле омской группы “рабочей оппозиции” до последнего момента не только не помогал партии вести борьбу с остатками “рабочей оппозиции”, но прикрывает ее, выдвигая клеветническое антисоветское обвинение по отношению к ОПТУ, по-большевистски борющегося против попыток вести подпольную антипартийную работу.

Президиум ЦКК, объявляя строгий выговор т. Шляпникову за его клеветническое обвинение, направленное против ОПТУ, напоминает т. Шляпникову о постановлении XI съезда РКП(б) в отношении его”.

Проверка дела Шляпникова, проведенная позже, не установила фактов его фракционной деятельности ни в связи с так называемой “бакинской оппозицией”, ни в связи с так называемой омской группой “рабочей оппозиции”.

Обвинения участников этих групп в антисоветской контрреволюционной деятельности не подтвердились.

В 20 — 30 годы Шляпников издал свои воспоминания о революционной деятельности. Первая книга вышла в 1920 году, четвертая, последняя, — в 1931 году. В январе 1932 года в “Правде” была опубликована рецензия (О. Чаадаевой, П. Поспелова и других) с резкой критикой мемуаров Шляпникова “1917 год”.

Рассмотрев его публикации, Политбюро приняло решение: “Предложить т. Шляпникову признать свои ошибки и отказаться от них в печати. В случае же отказа со стороны т. Шляпникова выполнить этот пункт в 5-дневный срок — исключить его из рядов ВКП(б)”.

Шляпников обратился в Политбюро ЦК ВКП(б) с разъяснением некоторых положений своих воспоминаний.

Он писал; “Все свои воспоминания о революционной работе я не рассматриваю как научно-систематизированные исторические труды и не могу отрицать возможность наличия в них таких формулировок, которые могут подать повод для неправильного толкования”.

Шляпников просил дать ему возможность опубликовать подготовленный к печати том воспоминаний, исправить имеющиеся в его работах неточности и разрешить дальнейшую литературную деятельность. В этих просьбах ему было отказано.

Ультиматум, предъявленный Политбюро ЦК ВКП(б) Шляпникову, ставил его перед альтернативой: или он признает несуществующие ошибки и тем самым поставит под сомнение свои труды, или он будет исключен из партии. Организаторы этого дела рассчитали верно. Они знали, что для Шляпникова партия превыше всего.

9 марта 1932 года в “Правде” было опубликовано заявление Шляпникова в ЦК ВКП(б), в котором он признавал свои ошибки и заверял, что примет все меры к их исправлению и к защите генеральной линии партии.

Но это не помогло. 17 июня 1933 года комиссия по чистке партийной организации Госплана РСФСР, где работал Шляпников, исключила его из партии за непризнание прошлых ошибок и как окончательно порвавшего с большевизмом. Это решение подтвердила областная комиссия по чистке партии.

Шляпникова так много раз заставляли каяться и в действительных, и в мнимых ошибках, что подобное обвинение звучало по меньшей мере фарисейски.

15 июля 1933 года Шляпников написал письмо Сталину.

“Обстоятельства чрезвычайного порядка, — говорилось в нем, — обязывают меня обратиться лично к Вам и через Вас в Политбюро с протестом против той кампании шельмования меня, в связи с чисткой ячейки Госплана РСФСР, как в самой ячейке, так и особенно в партийной печати: “Московский рабочий”, “Правда”. В первый день чистки ячейки я был избран мишенью для всех и хотел очистить себя от всякой политической скверны. Около меня создали атмосферу сенсации, мелкого клеветничества и из меня делают уже в печати законченного двурушника. Если к этому прибавить еще и то, что комиссия по чистке, о чем я просил ввиду обострения глухоты на оба уха, навязав мне 17 июня как окончательный срок, к которому обязала подпиской явиться, — явился, хотя и больной, выступил, рассказал о себе, всех своих ошибках, но слушать не мог, так как был глухой, а поэтому и не мог дать должного отпора тем шкурникам типа Чупракова, которые клеветали на меня, а с их голоса шельмует меня и печать, — то картина издевательства будет полная.

Прошло уже свыше двух недель по окончании чистки, а я до сего времени не могу получить даже справку о том, какие мотивы послужили комиссии для исключения меня из партии…

В Госплан РСФСР я послан Вами… Вам я могу сказать, что работой в Госплане я сам удовлетворен не был, но не ставил перед Вами, ни перед ЦК вопрос о переходе на другую потому, что с конца осени 1932 года ухудшилась моя болезнь — глухота. Уже в течение четырех последних месяцев больше половины времени я был глухой на оба уха. Врачи помогали мне лечением и ограничили продолжительность работы, а в июне запретили мне всякое занятие, сопряженное с напряжением слуха, предупреждая, что несоблюдение… повлечет полную потерю слуха.