История сыска в России. Книга 2

В конце концов было решено: исключить из рядов ВКП(б) и за “старое”, и за “новое”.

В первой части своей аргументации комиссия исходила из того, что, по ее мнению, Шляпников не признал ошибок прошлого и не участвовал активно в борьбе с троцкизмом.

Вторая часть обвинений — “перерожденец” — обосновывалась тем, что, будучи председателем жилищного кооператива, Шляпников выступил в суде в защиту беспартийного члена кооператива, в квартиру которого по ордеру, подписанному секретарем ЦК, первым секретарем МГК и МК ВКП(б) Кагановичем, в нарушение существовавшего законодательства, был вселен работник аппарата МК партии.

В своей объяснительной записке, написанной для комиссии по чистке, Шляпников искренне признавал, что он вел оппозиционную работу накануне X съезда РКП(б), но категорически отрицал свою причастность к троцкистской оппозиции 1923 года, а также к троцкистско-зиновьевскому блоку 1926 — 1927 годов. Никаких оппозиционных документов в эти годы он не подписывал, и это полностью соответствовало действительности.

Но комиссия не приняла во внимание объяснения Шляпникова.

Вскоре он был сослан в административном порядке на Кольский полуостров.

В декабре 1933 года решением Московской областной комиссии по чистке партии из ее рядов был исключен и соратник Шляпникова по “рабочей оппозиции” 1920 — 1922 годов Медведев с формулировкой: “как буржуазный перерожденец, не разделяющий программы и линии партии, политически и организационно порвавший с партией”. Его отправили в ссылку в Карельскую АССР, где он работал в мастерских Беломорско-Балтийского канала.

Сразу после убийства Кирова 1 декабря 1934 года Шляпников, Медведев и ряд других бывших участников “рабочей оппозиции” были арестованы органами НКВД. Уже сам состав привлеченных к ответственности лиц, среди которых вместе с бывшими известными лидерами “рабочей оппозиции” были люди, не игравшие сколько-нибудь существенной роли в жизни партии, говорил о надуманности затеваемого дела.

При аресте Шляпникова и Медведева в январе 1935 года у них были изъяты материалы так называемой “московской контрреволюционной организации” — группы “рабочей оппозиции” и других оппозиционных групп 20-х годов, партийные и служебные документы различных ведомств и организаций, где работали в разное время Шляпников и Медведев.

Большинство арестованных по данному делу отрицало свое участие в какой-либо контрреволюционной деятельности и сам факт существования в 30-х годах организованной московской группы “рабочей оппозиции”.

Но это не принималось во внимание.

Шляпников обвинялся в том, что до 1935 года проводил подпольную антисоветскую работу, создал в городах Москве, Омске и Ростове контрреволюционные группы “рабочей оппозиции” и руководил ими, а также в том, что устраивал на своей квартире собрания московской группы “рабочей оппозиции”, на которых критиковались мероприятия партии и Советского правительства и вырабатывались контрреволюционные установки, распространявшиеся затем среди единомышленников в других городах.

На первом после ареста 3 января 1935 года и последующих допросах Шляпников отвергал обвинения в проведении какой-либо контрреволюционной работы на протяжении трех предшествующих аресту лет, отрицал правдивость предъявленных ему “обличительных” показаний Каменева, Сафарова, Вардина-Мгеладзе, Сергиевского и Михайлова, а также свое участие в создании и руководстве “контрреволюционными” организациями “рабочей оппозиции” в Москве, Омске и Ростове.

“Впервые слышу, — говорил Шляпников следователю, — о существовании подобного рода нелегальных групп”.

16 января 1935 года А. Г. Шляпников обратился с письменным заявлением на имя прокурора СССР Акулова и наркома внутренних дел СССР Ягоды. В этом документе, в частности, говорилось:

“Следствие предъявило мне ряд весьма серьезных обвинений, но до сих пор я не имею возможности подробно дать свои объяснения по существу каждого из них. Мои ответы в протоколы допроса заносятся лишь в краткой форме отрицания или подтверждения. Мои просьбы позволить мне самому писать ответы по существу задававшихся следователем вопросов отклоняются…

Несмотря на мое исключение, я все же продолжал состоять на учете в ЦК ВКП(б) и там решать все вопросы своих занятий. Будучи возвращен из ссылки в апреле 1934 года, я явился в ЦК, где вел беседы с т. Ежовым, от него получал указания о дальнейшем…

По возвращении из ссылки у меня произошло ухудшение в состоянии здоровья: я страдаю от последней контузии, и в настоящее время было воспаление слухового нерва…

В июле я подал в СНК прошение о пенсии. В октябре Н.И. Ежов сообщил мне, что вопрос о предоставлении мне пенсии решен положительно, и поручил своему секретарю помочь мне в продвижении оформления этого дела…

Самое существенное обвинение, предъявленное мне, заключается в ведении нелегальной контрреволюционной работы.

Все это обвинение покоится на предположениях и чудовищно ложных данных агентуры. Никакой подпольной работы против партии и правительства я не вел, никаких платформ не писал, никаких директив никому не давал.