Это случилось дня через три после того, как им подкинули то самое полное угроз письмо. В тот день Кадзикаве не надо было идти на службу в замок, и он отправился в уезд Адати осматривать свое новое поместье. Надо сказать, что в том поместье издавна шли ожесточенные споры по поводу определения границ между деревнями, и когда часть этих земель пожаловали Кадзикаве, споры вспыхнули с новой силой. Кадзикава уже направлял туда с проверкой своего управляющего Соскэ Тасиро, однако тот не смог положить конец распрям. Поэтому в тот день, вняв просьбам деревенского старосты, новоиспеченный хозяин отправился собственными глазами взглянуть на спорные границы.
Возвращался он под вечер. Уже совсем стемнело, когда
Сопровождающих у Кадзикавы было всего двое — самурай Сингоро Фудзии и упомянутый уже Томоноскэ. Фудзии занимался фехтованием в
Пустив коня во весь опор, Кадзикава примчался в усадьбу и велел своему сыну Микинодзё и еще двум самураям срочно бежать в Каягафути на подмогу. Но когда они пришли, Фудзии был уже мертв, а Томоноскэ еще дышал, но его раны не позволяли надеяться на благополучный исход. Именно после этого происшествия Кадзикава и направился в усадьбу к Янагисаве.
— Потому что он подумал, что на него напали ронины князя Асано? — уточнил Матахатиро.
— Да, именно поэтому. Но господину Янагисаве он об этом случае не рассказывал.
«Да куда уж там, — подумал Матахатиро. — Умчаться на коне, оставив своих вассалов на погибель, — об этом вряд ли кто-нибудь стал бы рассказывать, тем более человек такого ранга, как Кадзикава».
— Сколько их было?
— Кого?
— Нападавших.
— А-а, — Тика неожиданно замялась. Затем она подняла голову и посмотрела прямо на Матахатиро. Глядя на яркие бусины черных зрачков и маленький, аккуратный рот, Матахатиро подумал, что она и в самом деле красива, хотя ее внешность нельзя было назвать очень выразительной. На ее лице отразилось сильное волнение. Глаза беспокойно забегали. Наконец, собравшись с духом, она сказала: — Он был один…
— А? — Матахатиро пристально взглянул на Тику. Было что-то такое в ее растерянном выражении лица, что трогало его до глубины души. Казалось, что Тика очень хочет поведать ему гораздо больше, но сомневается — говорить или нет. Хотя, разумеется, Матахатиро даже не догадывался, что бы она могла скрывать.
«Один…» Этот ответ еще больше сбил его с толку. Самураев, поклявшихся вспороть себе животы перед главными воротами замка после прибытия посланцев сёгуна, было без малого шесть десятков. Да если бы они на самом деле решили напасть на Кадзикаву, неужто не нашли бы для этого хотя бы несколько храбрецов? Или же они действительно разбрелись на все четыре стороны, и лишь какой-то одинокий волк, объятый жаждой мести за покойного господина, решил начать с Кадзикавы?
— Так нападавший был один?
— Да.
— Господин Кадзикава разглядел его?
— Он сказал, что это был высокий худощавый мужчина. Лица он не рассмотрел, оно было скрыто под платком… Это все, что я хотела вам рассказать, — неожиданно холодно закончила Тика, отведя взгляд от Матахатиро. — Я пойду, пожалуй.
— Вы правильно сделали, что рассказали мне об этом. Мы постараемся быть более бдительными при несении караула, — ответил Матахатиро, как ответил бы на его месте любой телохранитель. Попрощавшись легким кивком головы, Тика тут же устремилась прочь. Матахатиро задумчиво проводил взглядом ее тонкую, изящную фигурку и двинулся дальше.
«Что это было? Выговор за плохую работу?»
Возможно, Тике просто надоело наблюдать за праздным времяпрепровождением двух телохранителей, присланных господином Янагисавой, и она решила предупредить их, что угрозы в письме вовсе не пустые.
На самом деле, если то, что она говорит, правда, то такое отношение к работе, особенно со стороны Хосои, ни в какие ворота не лезет. Хосоя каждый раз приходил позже назначенного часа и тут же начинал протяжно зевать. В конце концов, он укладывался и через мгновение наполнял комнату беззастенчивым храпом. По свойственной ему беспечности он считал, что ничего страшного случиться не может.
«Мы же были на волосок от опасности», — думал Матахатиро. Поначалу он пытался укорять Хосою, но в последние дни и сам стал вести себя подобно своему напарнику. Ночи напролет он лежал в комнате, перелистывая