К XIII в. разрушительная роль кочевой вольницы начала постепенно сходить на убыль — многие из кочевников перешли к оседлой жизни, другие понесли фатальный ущерб в борьбе с византийцами, армянами, грузинами, равно как и Сельджуками в оседлых районах. Однако новый виток кочевой миграции в пределы Анатолии начался примерно в 30–40-х гг. XIII в. в связи с монгольскими завоеваниями. Вытесненные монголами из Восточного Туркестана, Средней Азии и Ирана многочисленные туркменские и иные тюркские племена вновь наводнили Малую Азию[3060]
. Их приток в Малую Азию был одинаково разрушителен как для оседлых мусульман в сельджукских земледельческих районах, так и для местных греков, армян и грузин. Волны кочевых племен прокатились через всю Анатолию с востока на запад, дезорганизуя традиционные формы жизни. На сельджукско-никейской границе весьма высокой степени концентрации кочевники достигли в 50–60-х гг. XIII в., где они как бы уперлись в конец анатолийского «коридора». Как отмечает Пахимер, Михаил Палеолог принимал их на службу, желая создать буфер на своих границах в случае атаки монголов[3061]. Концентрация на границе кочевников, которая нарастала и в последующие десятилетия, привела, в конце концов, к стремительной тюркизации и номадизации Западной Анатолии в конце XIII — начале XIV в., когда власть Палеологов, Сельджуков и монголов там пошатнулась.Понтийская ситуация имела две характерные особенности. Во-первых, Понтийская область оставалась почти незатронутой кочевой миграцией вплоть до последних десятилетий XIII в. Во-вторых, на Понте кочевая миграция была направлена не с востока на запад, как большинство известных переселений кочевников в эту и предшествующую эпоху, но с
Начало массовым кочевым набегам в районах пограничных Трапезундской империи положило восстание против сельджукской власти кочевников под началом эмиров Тагачара, опустошивших район Токата и Сиваса (около 1290 г.)[3063]
. Для середины 1290-х гг. сохранилось свидетельство о чрезвычайной силе понтийских разбойников (вероятно, кочевых туркмен) под Турхалом[3064]. К 1298 г. туркмены уже дошли до восточных границ Понта, где они опустошили Испир и Байбурт; вождем одной из кочевых орд был некий Азат Муса[3065]. В 1298–1299 гг., один из источников вновь сообщает, что кочевые туркмены наводнили «горы Трапезунда» (южные предгорья Понтийского Тавра) и области Эрзинджана и Байбурта и что они не признают ни чью-либо верховную власть, ни авторитет мусульманского духовенства; во главе их находился некий Шамc ад-Дин Мухаммад Туркмани[3066]. В приведенных примерах угадывается обратное движение кочевников с запада на восток, о котором мы писали выше.Итак, вторая волна туркменской миграции, инициированная монгольским нашествием, достигла Западного Понта к 70-м, а Восточного Понта к 90-м гг. XIII в. Вероятно, именно в 1290–1297 гг. туркмены отторгли у империи Халивию — территорию севернее и восточнее Неокесарии (Никсара), о чем сообщил Михаил Панарет[3067]
. Это была та же волна кочевников, среди вождей которых были упоминавшиеся Азат Муса и Шамc ад-Дин Мухаммад Туркмани.Переход Иоанна II к ориентации на монгольский Иран был, среди прочего, несомненно, связан с озабоченностью Великих Комнинов напором тюркской кочевой миграции, остановить которую трапезундцы надеялись с помощью монголов[3068]
. По многочисленным свидетельствам источников, Ильханы весьма деятельно пытались защитить земледельческие районы Восточной Анатолии от кочевых набегов. Их регулярные военные экспедиции в Понтийскую область были главным фактором, обуздывавшим туркменскую вольницу[3069].