В отношениях Трапезунда и Сербии неясным эпизодом остается предположение о возможном браке дочери Алексея III Евдокии с деспотом Константином Драгашем (между 1386 и 1395 гг.). Весьма косвенным свидетельством этого служит именование Драгаша Комнином в ряде источников[3415]
. Предположение о возможном первом браке деспота Георгия Бранковича и одной из дочерей Алексея IV Великого Комнина ныне доказательно отвергнуто[3416]. Но существовало и более дальнее, но точно известное родство династии Бранковичей с Великими Комнинами и с турецкими султанами одновременно. Деспот Георгий Бранкович был женат на Ирине Кантакузине, а их дочь Мара стала затем женой султана Мурада II[3417]. Ирина Кантакузина была племянницей Феодоры Кантакузины, супруги Алексея IV Но крови Великих Комнинов в жилах Бранковичей не текло, да и связи двух отдаленных православных государств не были активными. Правда, последний трапезундский протовестиарий философ Георгий Амируци приходился внуком серба Ягари и двоюродным братом знаменитого османского полководца и великого везиря Махмуда паши Михалоглу[3418]. Но это родство не спасло Трапезунд и, быть может, лишь смягчило переговоры о сдаче города османам[3419].Хроники славянских стран отмечали падение Трапезунда и его обстоятельства. Так, например, сербские хроники, в основном XVI столетия, указывая на важность события, приводят его разные даты— от 6969 (1460/61) до 6971 (1462/63) гг. Примечательно, что в них походы на Трапезунд и Синоп связаны и верно отмечено, что на Трапезунд султан пошел, возвращаясь из похода на Узун-Хасана[3420]
. В компилятивном хронографе валашского монаха Михаила Моксы 1620 г. эти сведения также приведены из сербской хроники с верной датой — 6969 г.[3421] Недостаток информации и прямых связей между сербскими землями, уже в основном находившимися под турецким владычеством, и Понтом приводили к искажению хронологии и самого написания имени Трапезунда как Трапезой или Трапезонт[3422]. Описание события — скорее отклик на завоевание империи, прозвучавший в сербских землях, для которых единоверный Понт был известен. Но его нельзя рассматривать как точную информацию о текущих событиях. В конце XV в. уроженец Сербии Константин Михайлович из Островицы, свидетель и участник похода, привел по памяти подробный рассказ об экспедиции Мехмеда II на Трапезунд[3423].Глава 15.
В XIII–XV вв. Трапезунд, как значительный культурный и религиозный центр православного Востока, поддерживал связи с древнерусскими княжествами.
Отдельные свидетельства русских летописей о Трапезунде и Трапезундской империи не раз привлекали внимание исследователей. Еще А. А. Куник и С. М. Соловьев отметили ламентации древнерусских книжников по поводу горестной судьбы погибших греческих земель, в том числе Трапезунда[3424]
. Митрополит Макарий (Булгаков) упомянул посещения Руси трапезундскими митрополитами Феогностом (1388) и Феодулом (1407) для собирания милостыни[3425]. Л. В. Черепнин также отметил приезд Феогноста в Москву в 1388–1389 г.[3426] Я. Н. Щапов обнаружил в Уставе князя Всеволода приписку XV в. с упоминанием Трапезунда[3427]. Б. Л. Фонкич установил, что рукопись ГИМ № 284 была переписана трапезундским митрополитом Феодулом в период его пребывания в Москве[3428]. Единственная статья, специально посвященная нашей теме, написана английскими исследователями Р. Милнер Галланд и Э. Брайером. В ней освещается посещение Москвы и Новгорода двумя трапезундскими митрополитами[3429]. Однако авторов больше занимал вопрос о преемственности на архиерейской кафедре в Трапезунде, чем сами связи между Русью и империей Великих Комнинов. Авторы приходят к заключению, что эти митрополиты направлялись на Русь Константинопольским патриархом и их посещение Русского государства стоит вне связи с политикой трапезундских императоров.Таким образом, в специальной литературе рассматривались лишь отдельные эпизоды из истории трапезундско-русских отношений, притом в связи с разработкой особых тем. Не была учтена вся совокупность летописных свидетельств, а некоторые источники, как, например, цикл древнерусских повестей о Флорентийском соборе, «Послание новгородцам» московского митрополита Феодосия (1464), хроника Жана де Ваврина о торговле трапезундцев и другие, до сих пор не привлекались для исследования трапезундско-русских отношений. Я полагаю, что источниковедческая база темы сможет еще более расшириться: наличие таких возможностей показало уже упомянутое исследование Б. Л. Фонкича.