За Румынией и Болгарией немедленно последовало наступление русских в Югославию, Венгрию и Закарпатскую Украину (последняя была частью довоенной Чехословакии). В первой из этих стран контроль русских было особенно просто установить, так как соглашение Тито с Шубашичем, заключенное в августе, уже открыло дорогу коммунистическому лидеру, который практически игнорировал короля и помог русским войти в Белград в середине сентября. Решение короля Петра II, принятое в последний момент в конце 1944 г., уволить премьер-министра Шубашича было просто оставлено без внимания. В Венгрии регент адмирал Хорти, который 15 октября пытался спасти страну путем капитуляции перед союзниками, был свергнут приверженцами альянса с нацистами. Но прежде чем Будапешт был в конце концов взят русскими в феврале 1945 г., новое правительство, созданное под эгидой СССР в Дебрецене, приняло условия перемирия Советского Союза 29 января и объявило войну Германии. Последней из стран Центрально-Восточной Европы от немцев была полностью освобождена Чехословакия. Но хотя Советский Союз в 1943 г. в договоре с правительством Чехословакии в эмиграции обещал восстановить границы страны, существовавшие до Мюнхенского договора, было решено аннексировать Закарпатье[107]
.Ялта
Такова была ситуация в Центрально-Восточной Европе, когда 4-11 февраля 1945 г. в Ялте (Крым) состоялась еще одна конференция «Большой тройки», которая оказалась настоящей мирной конференцией после Второй мировой войны, исход которой к этому времени был уже практически предрешен, по крайней мере в Европе. За несколько недель до Ялтинской конференции последнее отчаянное контрнаступление немцев на Западе создало обманчивое впечатление, что их способность к сопротивлению еще значительна. Неверная военная информация о ситуации на Дальнем Востоке привела к убежденности в том, что для поражения Японии в войне, которая может продлиться еще долгое время, крайне необходимо сотрудничество с Россией. Это было главной причиной того, почему Черчилль и Рузвельт сочли необходимым сделать еще ряд уступок Сталину. Сталин тоже делал уступки, но был непреклонен в отношении основных вопросов в Центрально-Восточной Европе и тайных решений, касавшихся Китая.
Одной из уступок Сталина было обещание всестороннего сотрудничества в создании Организации Объединенных Наций. Он также согласился с ограничением числа голосов Советских Республик на ее Ассамблее тремя голосами вместо шестнадцати. В добавление к СССР как единому целому на конференции в Сан-Франциско было обещано и реально дано право голоса Белоруссии (БССР) и Украине (УССР). Выбор этих двух республик был тесно связан с привилегией самостоятельности в решении вопросов внешней политики и обороны, гарантированной им в соответствии с поправкой к Советской конституции от 2 февраля 1944 г., которая сделала возможной такую уступку отдельным республикам Союза под общим руководством центральной власти. В обоих случаях Украина и Белоруссия были так выделены, потому что особенно пострадали от нацистской оккупации и внесли особый вклад в исход войны. Эти аргументы были полностью оправданны. После Российской (РСФСР) они были самыми многонаселенными и (за исключением Казахстана – КазССР) большими советскими республиками. С культурной точки зрения они были выше развиты, чем любая из других советских республик, за исключением трех Прибалтийских, аннексия которых после изгнания из них немцев была негласно признана в мирном урегулировании. Но привилегии, данные на самом деле не белорусскому и украинскому народам, а навязанным им коммунистическим лидерам, могли, в свою очередь, служить аргументом в пользу того, что включение в состав Советского Союза совместимо с высокой степенью самоуправления, чтобы оправдать дальнейшие аннексии в Центрально-Восточной Европе.
Фактически во всех странах этого региона распространился страх того, что следующим шагом будет их принудительное включение в Советский Союз, до бесконечности увеличивающее число советских республик. То, что притязания России (СССР) ни в конце войны, ни в последующие годы не пошли дальше того, что она уже получила, было встречено с некоторым облегчением и упростило принятие решений Ялты даже в их российской интерпретации.