История церкви, рассказанная просто и понятно

Но по какой причине? Чему такому учил Пелагий, что Августин так ему воспротивился? Монах отрицал, что человеческий грех унаследован от Адама. Человек, говорил он, волен поступать праведно или грешно. Более того, смерть – это не следствие непокорства Адама. Да, Адам ввел в мир грех, но только своим порочным примером. Прямой связи между его грехом и нравственным состоянием человечества нет. Почти весь род человеческий грешил и грешит, но не грешить – можно, и были люди, жившие поистине безгрешно. Бог не предопределяет ничью участь! Да, можно сказать, что Он предвидит, кто уверует в его благодатные влияния, а кто отвергнет их – но и только! Его прощение приходит ко всем, кто живет «только верой». Но человек, обретший прощение, сам обладает властью жить так, как угодно Господу. И зачем тогда особая власть Святого Духа, дарующая силы? Для чего она нам нужна? Так думал Пелагий, почти уравнивая христианскую жизнь с аскетическим самоконтролем стоиков.

Все это шло совершенно вразрез с личным опытом Августина. Он ясно чувствовал глубину своего греха и, следовательно, величие спасения, дарованного Богом. И лишь непреодолимая божественная сила, благодать, смогла спасти его от греха! Не меньше! Только божественная благодать, вливаемая постоянно, могла поддерживать его в христианской жизни. Его христианским идеалом был не стоический самоконтроль – но любовь к праведности, вдохновленная Духом Божьим.

С точки зрения Августина, грех Адама имел огромные последствия. Адам лишился власти поступать праведно. Иными словами, он умер – духовно – и вскоре весь род человеческий был «в Адаме» и разделил его падение. Человечество стало «порочной массой», неспособной ни на какое доброе, спасительное деяние. И каждый человек, с младенчества и до седин, не заслуживал ничего, кроме осуждения на вечные муки.

А поскольку сам человек не способен ни на что доброе, значит, власть совершать благие деяния должна быть свободным даром Божьим, то есть благодатью. Из густого смешения падшей расы Бог выбирает некоторых, чтобы те приняли эту благодать, которая доходит до них через действия Христа, и обычно – через Церковь и в особенности через ее таинства. Все, кто проходит крещение, получают возрождающую благодать, и она возвращает человеку его свободу служить Богу. Впрочем, это служение даже в лучшем случае несовершенно и поддерживается только непрестанным дарованием все большей благодати.

Уиллистон Уокер объясняет это так: «Те, кому Бог не шлет свою благодать, потеряны. Никто, даже если сейчас он наслаждается божественной благодатью, не может быть уверен в том, что он будет спасен. Только те, кому Бог дарует и благодать стать непоколебимым – иными словами, те, кто обретает божественную помощь до конца жизни, – будут искуплены». Итак, человек сам по себе не имеет ни достоинства, ни власти; его спасение исходит только от Бога.

Августин, как и Павел, был «захвачен» благодатью Божьей. Он вошел в христианскую веру по дороге своих катастроф. Изначальной, великой катастрофой было его состояние при рождении, его грешное отчуждение от Бога. И свободой от нее могло стать только новое рождение.

Пройдет много веков, и протестанты-реформаторы попадут в сильнейшую зависимость от воззрений Августина: грех намертво сковал человечество, и лишь благодать Божья может восстановить человека. Эти взгляды согласуются и с учением Августина о предопределении – реформаторы его, кстати, расширят. Они пренебрегут лишь тем, как Августин связывал спасение и благодать с таинствами Церкви.

Учение Пелагия осудили на Вселенском Соборе в Эфесе в 431 году. Он не смог осознать ни того, сколь губительно искажает нас грех, ни того, что нам не вернуться к Богу без Его благодати. И все же весь следующий век Церковь никак не зависела от идей Августина о непреодолимой благодати и предопределении. Некоторые критики даже утверждали, что Августин нарушил давнюю традицию, по которой свобода человека принималась как данность. Викентий Леринский сетовал на это новшество, когда писал, что христианин должен верить в то, во что верили «всегда, повсюду и все».

Град Божий на руинах Рима

Августину было пятьдесят шесть, когда ему рассказали, что Рим разграблен. Должно быть, то был драматический момент в его жизни. Он радушно встретил первых беженцев из Рима, искал, где их разместить и поощрял свою возросшую паству. В проповеди, возглашенной в то время, он сравнил падение Рима с карой, постигшей Содом. Да, разрушения велики, говорил он, но города состоят из людей, а не из стен. В отличие от Содома, Рим был покаран, но не разрушен.

Вскоре он обратился к более глубоким вопросам отношений между земными городами, такими как Рим, у которых есть свои дни, расцвет и упадок, как и у всего временного, и вечным Небесным Градом, или Градом Божьим. Эти вопросы занимали его шестнадцать лет, почти до конца его дней, и привели к появлению великого труда под названием «О Граде Божьем». И пятнадцать веков эта книга прямо или косвенно говорила христианам, что они должны Богу, а что – кесарю.