Пока тевтонские государства и Московскую державу разделял пояс промежуточных стран, они имели общие интересы. В конце XVIII в. Пруссия, Австрия и Россия разделили между собой Польшу, и их общая цель заключалась в сохранении ее разделенной. Это сдерживало их взаимный антагонизм и помогало сохранять равновесие сил, которое нашло свое отражение в слове Dreikeiserbund («Тройственный союз»). Когда же встал вопрос о разделе европейских территорий Османской империи, что стало неизбежным следствием расчленения Речи Посполитой, то договориться уже не удалось. Австрия, которая участвовала в «великих союзах» XVIII в., направленных против Турции, одну войну (1736–1739) проиграла, а в войнах Екатерининской эпохи действовала нерешительно; зато Фридрих Прусский продемонстрировал решимость противодействовать непредсказуемой экспансии России за счет Османской империи.
Наполеон на короткое время создал в Европе мощную континентальную державу, которая в определенной степени стала наследницей и проводницей политики Центральной Европы на славянском Востоке, но в Тильзите, как бы ему ни хотелось умиротворить царя Александра I, потакать амбициям России он не стал.
Его знаменитое восклицание «Константинополь? Никогда! Это означает Мировую империю!» объяснило, почему центральноевропейские державы и Россия, в свое время сумевшие договориться о разделе балтийского побережья и польских равнин, не желали уступать друг другу господства над проливами, разделявшими Европу и Азию.
В XVII–XVIII вв. Франции не удалось сохранить на востоке польский барьер, сдерживавший германскую мощь.
В XIX в. три западные державы, чьи интересы и амбиции сконцентрировались в морской и колониальной политике, объединились для завоевания Крыма. Цель Крымской войны заключалась в противодействии установлению славянской гегемонии на Балканах. Сардинское королевство стремилось возродить генуэзские и венецианские традиции прежних времен, а Франция лелеяла воспоминания о латино-норманнской власти в Леванте (Восточном Средиземноморье). Англия, которая до конца XIX в. соперничала с Францией в Восточном Средиземноморье, признала общность интересов со своими союзниками и впервые бросила вызов России, этой великой сухопутной державе, стремившейся контролировать Проливы и Эгейское море. Во время Крымской войны германские государства сохраняли нейтралитет, но достаточно враждебный по отношению к России, и в 1853–1856, а также в 1877–1878 гг. рассчитывали получить выгоду от действий морских держав.
С ростом напряженности, которая привела к катастрофе 1914 г., стало ясно, что главные политические цели Германии и России, которые имели в Польше общую основу, на Балканах и Ближнем Востоке были совершенно противоположными. Если бы Германии удалось оседлать Проливы, Россия оказалась бы полностью блокированной в Черном море, а ее политическая структура и экономика попали бы в зависимость от владычицы пояса, простиравшегося от пролива Каттегат до Персидского залива.
Ослабленная войной с Японией и зависящая от финансовой поддержки капиталистических держав Запада, Россия в грядущем конфликте стала естественным союзником морских держав, которые нуждались в поддержке огромных сухопутных армий, способных истощить в боях мощь германских армий.
В конце концов русская и немецкая военные машины сломались под давлением мирового конфликта, а морские державы, ставшие хозяевами проливов, путем возрождения Польши и эксплуатации националистических настроений в Восточной Европе, восстановили в новой форме пояс государств, протянувшихся от Балтийского моря до Черного, который до конца XVIII в. разделял германский мир и Московию. Эти государства были очень слабыми, а их политические линии сильно расходились, поэтому восстановление русско-германского давления на страны пояса стало неизбежным. В мире, где пространственный фактор перестал играть свою роль, а на первое место выдвинулись идеи и эмоции, общность интересов должна была бы сблизить две страны, но все перечеркнула жажда Германии (проявившаяся еще во времена тевтонских рыцарей и балтийских баронов) доминировать над Россией и российским мессианством, которое из панславянизма превратилось в коммунизм.
В начале войны, в 1914 г., украинский вопрос в умах германских и австрийских политиков и военных занимал относительно скромное место. В то же самое время в Берлине и Вене искали оптимальное решение этого вопроса, которое было бы выгодно для обеих сторон, но проблема заключалась в том, что их взгляды по главным позициям различались.
Ход войны вынудил монархию Габсбургов отбросить все свои амбициозные планы и сосредоточиться на удержании существовавшей территории. Германия же проявила к Украине огромный интерес, особенно после 1916 г., когда немецкие войска появились в Подолии и Волыни и когда годом позже русская революция открыла им путь к Днепру и даже к Дону. И если в начале войны Украина в основном интересовала Вену, то затем она попала в круг интересов Берлина.