Трагично, что устаревшие политические идеи и активная политическая мысль почти всегда направлялись интерпретациями истории, которые тоже давно устарели. Так, если концепция национального государства времен Людовиков влияла на германских государственных деятелей вплоть до Первой мировой войны, то лидеры наций в Версале сами находились под воздействием тех «либеральных» концепций революционного национализма, которые нашли свое максимальное выражение в 1848 г.
Лишь немногие польские историки будут отрицать, что «украинская проблема» стала для старого Польского государства фатальной. Однако польские политики в Версале были одержимы идеей своих революционеров прошлого века, мечтавших о возрождении Речи Посполитой. После Русской войны 1920 г. границы Польши, установленные великими державами, были расширены, и в ее состав вошли территории, населенные почти 15 миллионами русских и украинцев. Конечно, это не означало восстановление исторических границ Речи Посполитой, но поляки стали хозяевами обширных земель, бесплодных и перенаселенных, на которых они столкнулись с необходимостью навязать свою идею национального государства силой. Польские националисты фактически создали новое многонациональное государство, а стареющий маршал Пилсудский, не удовлетворившись этим, вынашивал идею включения Литвы и хотя бы Правобережной Украины в возрожденную Речь Посполитую. Впрочем, удачная федеральная ассоциация прибалтийских стран с Польшей и тесный союз этой ассоциации со странами Дунайского бассейна вполне могли бы стабилизировать положение независимых государств, территории которых вклинились между СССР и Германией. Однако одержимость поляков идеей возрождения Речи Посполитой можно сравнить лишь с бесплодным догматизмом либеральных лидеров Чешского государства — еще одной страны, которая из унитарной превратилась в многонациональную. Эти лидеры так и не смогли достичь идеологического компромисса с католическими и консервативными элементами в Австрии и Венгрии.
Германия, лишившаяся после Версаля своего влияния в Европейском доме, утратила также возможность играть имперскую роль защитника Австро-Венгерского многонационального государства. Различные группы в Германии, которые еще до прихода к власти Гитлера мечтали о возрождении имперской политики в Восточной и Юго-Восточной Европе, прекрасно сознавали, что, поскольку Австро-Венгрия прекратила свое существование, необходимо найти новую державу, которая смогла бы играть «вспомогательную роль» в немецком Drang nach Osten. Никто не выразил эту идею ярче, чем Гитлер в книге «Майн кампф». Подобно революционерам 1848 г. и их последователю Бисмарку, Гитлер считал немецкое государство национальным и даже «расовым», исключая возможность превращения рейха в империю или в многонациональное государство. В то же самое время немецкому национальному государству необходимо было найти у своих восточных и юго-восточных границ «многонациональное государство», аграрное по структуре хозяйства, слабое в военном отношении и обреченное на политическую зависимость от рейха. Нужно было создать новую Австро-Венгрию, но тогда в Европе невозможно было найти страну, в которой имелся бы достаточно сильный германский элемент, способный действовать как руководящая и организующая сила. Поэтому выбор Гитлера пал на Польшу, и уже в своей книге он писал о поляках как о единственном славянском народе, способном создать государство. Союз с Польшей открывал ему путь на Украину, к Черному морю, и дальше — на Восток. Это направление обозначил австрийский генерал Вальдштеттер: «Германия хочет навеки обезопасить пути, ведущие в Месопотамию и Аравию через Баку и Персию; пути на Восток, идущие через Киев, Екатеринослав, Севастополь, откуда начинается морской путь в Батум и Трапезунд».