Вожди кочевников, безусловно, ценили богатые пастбища в степях Восточной Европы. Достаточно вспомнить, что, по преданию, когда Джучи, старший сын Чингисхана, «увидел воздух и воду Кипчакской земли, то он нашел, что во всем мире не может быть земли приятнее этой, воздуха лучше этого, воды слаще этой, лугов и пастбищ обширнее этих»[13]
. Однако до монголов степные вожди избегали этих райских земель, а ведь среди них были такие известные исторические личности, как гуннский предводитель Аттила (правил ок. 434–454), аварский каган Баян (правил ок. 558–582), правитель Западно-Тюркского каганата Тарду (правил в 578–603). Они либо продвигались далее на запад, как первые два, или останавливались, но обращали основное внимание на Закавказье, как в случае Тюркского каганата или хазар. Дело в том, что больше всего на свете степные предводители нуждались в богатых оседлых соседях, которых можно было бы заставить поделиться своими богатствами, — именно они служили главным источником средств для содержания их империй. Поэтому соседство с Китаем, Ираном или Византией было для кочевых элит предпочтительнее сытного и спокойного, но захолустного Причерноморья. Оно было удалено и от Византии, и от Ирана большими расстояниями, непреодолимым для них Черным морем и опасными хребтами Кавказа. Правда, у Черного моря находилось несколько грекоримских городов. Но такая добыча не сулила больших богатств, тем более что города были неуязвимы под защитой стен и со снабжением по морю. Поэтому с ними было выгоднее торговать — ведь сюда прибывали купцы со всего Средиземноморья, рассчитывая на меха, рабов, ловчих птиц, моржовую кость, которые доставляли кочевники со всей Евразии. Кочевники, со своей стороны, очень нуждались, помимо золота и серебра, в привозном вине — оно стало неотъемлемым атрибутом религиозных и общественных ритуалов в Степи. Вот на этих взаимных интересах и слабостях тысячелетиями удерживалось сосуществование греко-римских городов и степных сообществ в Северном Причерноморье.Не отвечая амбициям степных вождей, степная Украина неизменно оказывалась на периферии их империй. Даже скифы не усидели здесь и в VIII–VI вв. до н. э. удалялись отсюда на завоевание Закавказья. В VII–IX вв. Закавказье манило к себе также хазар. А вот гунны, а затем авары и угры обосновывались западнее — на Среднем Дунае, в Паннонии, откуда они совершали походы на Византию и франков. Именно периферийное расположение и политическая аморфность степей Северного Причерноморья была, однако, одним из важнейших факторов, способствовавших возвышению Киева и становлению Древнерусского государства. Едва ли у Руси нашлись бы какие-то шансы на рождение, если бы на прозрачных южных границах образовалась мощная степная империя, нуждавшаяся в обширных внешних ресурсах. Монгольское завоевание дает наглядное тому подтверждение.
Со своей стороны, возникновение Руси со столицей в Киеве существенно изменяло политическую и экономическую ситуацию в регионе. Для Степи это привело к появлению еще одной границы, в дополнение к границе с византийскими владениями в Крыму. Причем Русь оказалась на противоположной от Крыма стороне, что было равносильно открытию для кочевников второго фронта, заставляя их лавировать между двумя соседями. Безраздельное военное и политическое господство кочевников в Северном Причерноморье подошло к концу. Более того, у степняков появился потенциальный соперник, заинтересованный в контроле над Степью, через которую пролегали его основные торговые пути. В то же время появление на границах Северного Причерноморья не просто цепочки колоний, а полноценного оседлого сообщества, занимавшего обширную территорию, имевшего поблизости политический центр, наконец, обладавшего значительными материальными ресурсами, — все это делало Русь привлекательным объектом стяжательства для амбициозных степных вождей. Таким образом, возникала важная предпосылка для кристаллизации в данном регионе степной империи.