История усталости от Средневековья до наших дней

Всю свою мощь подобное оружие обретает в 1930‐х годах в Советском Союзе: бьются рекорды, устанавливается связь между производительностью труда и заработком, создается миф о возможности сопротивления усталости. В 1935 году становится известно о подвиге Стаханова, что само по себе меняет стандарты производства и ожидаемые физические затраты. Пресса сообщает, что в ночь с 30 на 31 августа «шахтер-ударник» Алексей Стаханов якобы добыл 102 тонны угля за 5 часов 45 минут, что примерно в 14 раз превышало обычную дневную норму. Шахтер «с отбойным молотком атаковал 85-метровый пласт»1699, тщательно соблюдая технические рекомендации и руша все установленные пределы возможного, принятые до той поры, что подтверждало появление «нового человека», взращенного советской властью. Без сомнения, замалчивались реальные условия рекорда: вместе со Стахановым работала целая бригада крепильщиков и помощников, вывозящих уголь. Результат тем не менее немедленно спровоцировал пропагандистскую кампанию: превозносился образ советского рабочего, опыт ударника стал распространяться, началось соревнование в масштабах всей страны. Должным образом учитывались замечания Стаханова: рабочий инструмент должен соответствовать поставленной цели; «работа должна быть напряженной, но приносить бодрость и радость»1700 и не должна вызывать изнеможения: Стаханов говорил, что не чувствовал усталости и продолжал бы работу, если бы не закончился крепеж1701. Это было совершенно политическое, тоталитарное явление.

Поступок неутомимого Стаханова создал «культ личности в миниатюре»1702, «культ нового человека»: его лицо смотрело с плакатов и фотографий, его именем назывались площади и улицы, город на Украине. Кампания завоевала международное общественное мнение, позиции СССР в состязании между Востоком и Западом укрепились, советские методы производства были оценены; поддержка рабочими сталинского режима даже убедила журнал Time поместить на обложку выпуска от 16 декабря 1935 года портрет шахтера из Донбасса. «Стахановское движение» предстает как образ жизни, культивирующий идею «увеличения» в России 1930‐х годов, вплоть до бесконечного превосходства: появились двухсотники (производящие 200% дневной нормы) и тысячники (1000% дневной нормы)1703. Повторим, это была чистая идеология, отрицающая какой-либо точный анализ или инструментальную проверку:

Не допуская научной постановки вопроса об усталости в промышленности, теоретики-марксисты сталинской эпохи заявляли о победе над усталостью (а может быть, они в это верили?)1704.

В реальности тем временем дело обстоит иначе: положение рабочих ухудшается, снижается их жизненный уровень, в обществе наблюдается расслоение и неравенство1705. Также «форсированные темпы производства могут вызвать быстрый износ оборудования»1706. В более широком смысле повышение интенсивности труда, пренебрежение работой в команде, появление недостижимых цифр выработки «привели к катастрофическому дисбалансу в молодой промышленности»1707.

Наконец (и, возможно, прежде всего), такой порядок позволяет применять мрачные санкции против тех, чьей поддержкой, по-видимому, не удалось заручиться, что угрожает декларируемой солидарности. Об этом говорит, например, исследование строительной отрасли в Венгрии в 1950 году: после «прорыва плотины» целый сектор, состоящий из нескольких сотен рабочих, «был очищен от „вражеских элементов“»1708. «Стахановщина» вводит в заблуждение, создает нарочитый образ, возвеличивающий «нового человека» – креатуру партии, что позволяет отодвинуть в сторону, сделать невидимым человека «выродившегося, раздавленного».

Наконец, здесь мы видим разницу в социалистическом и нацистском подходах: первый постулирует свой подъем и легитимность на неутомимости, приписываемой труду, второй – на неутомимости, приписываемой расе и крови.

Изнеможение и уничтожение

Однако в обоих случаях логика «тоталитарного» режима заключается в удалении любого индивида, который якобы угрожает «сплоченному единству», – таковы фантазмы власти, наделенной всеми правами. Смысл состоял даже в «устранении, медленном или быстром, элементов, которые считаются вредными в расовом или социальном плане»1709. Мы видим здесь «антипода» нового человека: это непокорный человек, выродившееся или «опасное» существо, которому уготованы страдания слабых. Два непримиримых мира. Это узаконивает возможное истощение как политическое оружие. Отсюда создание лагерей, отстранение, помещение за решетку и даже уничтожение тех, кого такой режим считает «чужим» для себя.