История усталости от Средневековья до наших дней

Если же речь идет о рабочих-немцах, то к угрозе усталости относятся самым серьезным образом – их поддерживают и «почитают». В 1930‐х годах в нацистской Германии для рабочих организовывался «досуг» – считалось, что он смягчает последствия длительных усилий и повышает эффективность труда: «Свободное время и выходные дни должны полностью устранять естественную, неизбежную усталость. От тщательного выполнения этой задачи зависит стабильность производства»1721. Эти сентенции относятся к «новому человеку» и, как мы видели, воспринимаются совершенно в противоположном смысле, если речь идет об осужденных; считается, что краткий ежегодный «перерыв» в работе был бы очень полезен для немецких рабочих, «укреплял бы их нервы»1722. Это оказалось созвучно более общему европейскому контексту: после Первой мировой войны возникло понятие «отпуск», беспрецедентное ожидание свободного времени, – требование, появившееся в самом сердце индустриальных обществ. Шведская делегация призвала включить вопрос об отпусках в повестку дня первой Международной конференции труда в 1919 году: «Ежегодный период полного отдыха необходим для поддержания физического и морального здоровья трудящихся»1723. 11 июля 1925 года в парламент Франции был внесен законопроект: «Распространение понятия „отпуск“ на всех становится необходимым для сохранения трудоспособности и здоровья рабочих… для повышения их производительности труда»1724. Это был амбициозный проект, на тот момент не завершенный, но вскоре ставший более масштабным, более сложным, вышедшим за рамки только лишь понятия «перерыв в работе», изученного до сих пор.

Идея проскальзывает в тоталитарное общество, всегда быстро ориентирующееся в обстановке и готовое направлять любую деятельность, – так было в фашистской Италии или в нацистской Германии. Карикатурным примером этого являются ежегодные круизы, зарезервированные для немецких рабочих движением Kraft durch Freude (Сила через радость) – институтом, пришедшим на смену профсоюзам в 1933 году: маршрут выбирать нельзя, «все расписано по минутам»1725, давались рекомендации по поводу того, как одеваться, как себя вести, какие цветы собирать, в котором часу ложиться спать1726; наконец, зрелищные мероприятия были насквозь пронизаны идеологией: следовало смотреть «фольклор, а не „дегенеративное искусство“»1727. Отсюда – неприятие многими такого «отдыха» с обязательной идеологической обработкой, почти полное отсутствие возможности расслабиться.

В демократических обществах дело обстояло иначе. Понятие индивидуальности имело здесь другой смысл, как и слово «досуг». Новым стало время «для себя»: люди чувствовали небывалую, особенную пустоту, которую не все могли постичь. Например, один рабочий-металлист из Тулузы, отвечая на ретроспективный опрос, проводившийся Жанин Ларрю в 1950‐х годах, сказал: «Досуг? Я никогда не думал ни о чем таком»1728. Однако во Франции все изменилось 12 июня 1936 года, когда Народный фронт впервые проголосовал за сорокачасовую рабочую неделю и две недели оплачиваемого отпуска. Проблема становится «символом»1729. Одни видят в нем «Первый год счастья»1730, другие – «поворот к более высокой, более человеческой жизни», выход за рамки одних только «компенсаций за усталость»1731, третьи – небывалую форму свободы:

Иметь возможность не ходить на завод, оставаться дома, не вставать на рассвете, не бежать, чтобы прибыть вовремя, не выполнять требования мастера и производства, не бояться угрозы наказания при малейшем нарушении принятых цеховых правил или в случае снижения производительности. <…> Такая свобода, юридически признанная свобода (потому что в случае забастовки ты тоже свободен) была впервые. Беспрецедентная свобода, не ведущая к снижению заработной платы, казалась необычной. Это остро чувствовали все, независимо от того, чем они заполняли свободное время1732.