История усталости от Средневековья до наших дней

Возникает необходимость в историях нового типа: о страданиях тех, кто боится не выполнить работу должным образом, и тех, кто испытывает боль от «постоянного цейтнота, ускоренного темпа работы, от потока информации, необходимости постоянного обучения, от недостаточно высокого уровня знаний и отсутствия диплома»1915. Все обречено на усталость, доходящую до изнеможения. Распространенным стало непринятие переживаемых ситуаций1916, а также «психосоматический» взгляд на проблему, появившийся в 1960‐х годах; в связи с этим в большей степени стали приниматься во внимание нужда, фрустрации, риски, больше внимания стало уделяться проблемам отчаяния и их объяснению. Показательно само слово «страдание», оно наводит на мысли о «внутренних» эпизодах, о личной неприкосновенности, об идентичности, а также провоцирует институциональные инициативы: создание консультационных или лечебных отделений, специализирующихся исключительно на «страданиях, вызванных работой»1917. Начиная с 1980–1990‐х годов комментируются различные случаи: от рабочих до руководителей, от секретарей до «учеников», от менеджеров до исполнителей. Сами слова «служащий» или «наемный работник», которые к тому же стали в значительной степени доминирующими по сравнению со словами «трудящийся» или «рабочий», косвенным образом подчеркивают, в какой мере физическая составляющая уже не является первостепенной1918. Вот, например, господин Б., сидящий на собеседовании, «тяжелый, коренастый, разбитый», обладатель диплома токаря-наладчика, вынужденный после неудачных попыток трудоустройства стать «техническим работником в мэрии». Затем он работал на муниципальном кладбище, после этого его неоднократно не могли оценить по достоинству, потому что он «не подходил» для предлагаемых задач, подвергался критике за медлительность, обвинялся, по-видимому справедливо, в неудовлетворительной работе. Он никому не верит, испытывает постоянную слабость, у него «тяжелая запущенная гипертония»1919. А вот Моник, «менеджер в компании, производящей ингредиенты для приготовления лекарств». Компания, в которой она работает, была перекуплена другой фирмой; количество задач, которые должна решать Моник, возросло, начались инвентаризации без предупреждения, ввели информатизацию данных, ей вменили в обязанность посещение «токсичных» и удаленных объектов, ее задачи усложнились; ко всему этому надо добавить то, что начальство это «усложнение» игнорирует, и то, что Моник – мать-одиночка: «Моник стала просыпаться каждую ночь по выходным… и постоянно обдумывать, что ей предстоит сделать в понедельник в первую очередь»; мало-помалу наступила «такая усталость», что речь зашла о госпитализации1920.

В каждом из этих случаев встречаются несколько психологических «механизмов», наводя на мысли о все новых ссылках; все говорит о том, что речь идет не только о перегрузках, эксцессах и даже возможных личных недостатках. К этому добавляется непризнание выполненной задачи и, самое главное, ожидание, даже требование этого признания со стороны «исполнителя», разочарование при его отсутствии, вызывающее еще большую усталость, делающее ее еще более ощущаемой. Все связано с отрицанием индивидуального вклада исполнителя и его возможной инициативы. Ситуация тем менее приемлема, что ей противостоит чувство очевидности, проявившееся в ходе XX века: самостоятельность, индивидуализация, возможность располагать собой благодаря даваемым им гарантиям обострялись. Любое отрицание такой свободы сегодня ранит, а сопротивление этому отрицанию, решительное непринятие его считаются важнейшим делом. Кристоф Дежур, автор книги «Страдания во Франции: обыденность социальной несправедливости», утверждал: «Моя книга – это бунт против каких бы то ни было форм снисходительности и презрения к субъективности»1921.