Произошли изменения в культуре обращения со временем, главной реперной точкой стал распорядок дня, внимание к протеканию времени, экономия каждого мгновения. В результате на этом позитивном фоне появляется усталость и возникает почти ритуальное изучение профессий. Например, «неровный» рабочий день врача, перемена мест – из кабинета в больницу, потом посещение частных клиентов889
; или наполненный встречами день адвоката; или день журналиста, который начинает писать «в полдень» и продолжает до вечера, после чего комментирует вечерние спектакли, он работает даже тогда, когда «для всех наступает время отдыха»890. «Рваный» график становится обычным делом. Вот как строится день зеленщика: «Он встает в два часа ночи», идет на рынок, где превращается в торговца и остается там «до семи утра», возвращается домой, «падает на свое убогое ложе», вскоре встает, чтобы «сажать, собирать и в особенности поливать растения»891; хроникер к семи часам спешит в Тюильри, в течение двух часов поджидает там курьеров, а потом идет на Биржу, чтобы «справиться о котировках акций и ценных бумаг»892; служащий, как будто не угнетенный на работе: его день «начинается в десять часов и заканчивается в четыре пополудни», но брак и то, чего от него ждет семья, появление детей – все это вызывает сильнейшее напряжение, отсюда – поиск подработки, борьба с «нищетой», «постоянная работа по семнадцать часов в день»893.Картина безобидная и в то же время убедительная: деятельность подразделяется на этапы, работа выполняется постепенно. Нельзя сказать, чтобы ритмичность была чем-то новым. Уже давно колокольный звон отмеряет время. Так же давно звуковой сигнал регулирует дни и продолжительность деятельности. Первыми научились выделять каждое мгновение аббатства – чтобы лучше служить Богу. Новизна в другом – в направленности на возможное улучшение, неопределенную эффективность. Она обусловлена накопившимися идеями, особой тщательностью – ценно каждое мгновение, в каждый момент следует делать что-то полезное, суммировать эти мгновения, чтобы постоянно двигаться вперед. Все это подтверждает различия между Старым порядком, время в котором застыло и не менялось на протяжении столетий, и новым миром, мобильным, выходящим за собственные рамки, благоприятствующим любому движению вперед. Настоящее время, таким образом, интенсифицируется, меняется его содержание, становится частью общей динамики с понятной направленностью. В результате фабрикант, ремесленник, коммерсант тщательно планируют грядущий день: «Он все подсчитывает и никогда не ложится спать, не составив четкого плана на завтрашний день»894
. В 1808 году модель этого приводит Марк-Антуан Жюльен в своем «Опыте о методике, призванной научить правильно планировать время, что является первейшим условием счастья» (Essai sur une méthode qui a pour objet de bien régler l’emploi du temps, premier moyen d’être heureux). Смысл его кратко можно сформулировать так: знать «цену времени и [уметь] использовать каждое мгновение для получения выгоды и совершенствования»895. В центре внимания – смутное желание использовать имеющиеся возможности, убежденность в незначительности всего временного, ожидание улучшений. Это еще один способ на самом деле изменить культуру: превратить прогресс в вызов сознанию. Книга Марка-Антуана Жюльена имела большой успех и в 1808–1830 годах переиздавалась много раз. Его требования находят отклик в повседневности: «Сколько дней потеряно в иллюзорных чувствах!»896– утверждает Жюльен-Жозеф Вире в 1823 году в сочинении под красноречивым названием «О жизненной силе» (De la puissance vitale). Более того, подобные требования имеют непосредственный педагогический аспект: «Будем скупы в отношениях со временем; не дадим ни одному из отпущенных нам мгновений пройти бесцельно; пусть все наше время используется бережно и плодотворно»897, – утверждается в тексте, написанном в 1812 году и «адресованном молодежи». В этих с виду банальных суждениях сквозит новое знаковое напряжение: стремление к социальному росту, к переходу в сферы, доселе закрытые для данного индивида, проявление настойчивости и постоянства, осознанная готовность к усталости.Мы видим обновление стремлений, метаморфозы в распорядке дня, движение в сторону желанного, но неопределенного прогресса, но также весьма вероятную двусмысленность несдержанных обещаний, нереализуемых или нереализованных мечтаний. Общество начала XIX века полно разочарований, несбывшихся ожиданий, рухнувших идеалов. Многие люди «утратили иллюзии»898
и испытывают усталость, которую эти утраченные иллюзии могут вызвать. Коррупция, власть смогли извратить ожидания. Материализм, рассеяние, обнищание899 смогли заморозить проекты. «Будущее, казалось, принадлежало людям», однако «новая власть»900 проявила себя такой же бескомпромиссной, как и власть «старая». Мюссе воспринимал это как несчастье: