Но Ра не собирался запускать его в эфир в тот же вечер. Он предпочел подразнить публику. Он решил оттянуть удовольствие, тем самым усилив остроту кульминации. Прокрутив фрагмент песни, он объявил, что целиком она прозвучит завтра, точно в пять сорок вечера. Новость, словно пожар, распространялась по домам и районам с бешеной скоростью. Она поражала все вокруг как язва или чума, и весь город не мог уснуть в ту декабрьскую ночь от беспокойного ожидания.
Разговоры повсюду велись только об одном: в школах и кафешках, на баскетбольных площадках и стройках, в офисных коридорах и парикмахерских, в такси и кинотеатрах только и было слышно, что о возмездии. Казалось, не было такого уголка в Нью-Йорке, где хотя бы раз в минуту не поднимали эту тему. В тот день мир хип-хопа сузился до трех человек: Безупречного, Ганнибала и Ра. С самого утра многие не переставая слушали «WHRU». Весь день радио крутило фрагмент песни. Весь день публику продолжали раздразнивать. И наконец, наступил кульминационный момент. В четыре часа, когда Ра вышел в эфир, весь город прильнул к приемникам. Ра не мог сдержать улыбку, чувствуя себя всемогущим. Так вот какие ощущения дарит абсолютная власть! Глаза Ра сияли, когда он оглядывал студию. Ее битком забили рэперы и потомки эфиопов: все, кто хотел стать частью истории, хотя бы в виде скромного примечания, стремились попасть сюда сегодня. Пришел Трухильо; Батиста и Пиночет тоже сидели в студии. Даже революционер Гевара остался после своего интервью и занял местечко поудобнее, чтобы насладиться торжеством момента. Накануне Ра провел предварительный опрос мнений. Хотя новый альбом Безупречного продавался хуже первого, благодаря «Отстою» Безупречный еще оставался королем Нью-Йорка. Ожидалось, что он победит семь к трем. Все сгорали от желания услышать ответ Быка, но мало кто верил, что Ганнибал может выиграть схватку.
Часы показали пять тридцать девять, и звукорежиссер дал сигнал к началу.
— Итак, Нью-Йорк. Время пришло. Готовы ли вы? Возмездие грядет. Я слышал ответ и должен признать, что в Нью-Йорке может появиться новый король. Хотя лично я еще не определился, а вам придется принять собственное решение. Итак, даже если вы не готовы, время пришло. Ганнибал, «Свержение короля».
И наконец, зазвучал долгожданный бит.
32
Поезд «А» с привычным скрипом затормозил у очередной станции метро: Сорок вторая улица. Миха с Эрикой, закутанные в пальто, вошли в вагон, держась за руки: они направлялись в Гарлем. Миха хотел взглянуть на дом, который подыскал по объявлениям в газете. Эрика отправилась с ним, чтобы составить свое мнение о жилище, где собиралась проводить немало времени.
Они вошли в середину поезда в разгар столпотворения, но на удивление смогли найти два свободных места рядом. Дело было вечером, час пик еще не прошел, и на этой остановке поезд уже должен был трещать по швам. Нельзя сказать, что в тот день он был пуст, но пассажиры чувствовали себя куда лучше селедок в бочке. Сегодня было холоднее, чем в предыдущие недели. И оба оделись потеплее, чтобы защититься от непогоды. Выглядели они стильно, но чувствовали себя грузными и неуклюжими в толстых шерстяных пальто. Оказавшись в теплом вагоне, Миха с Эрикой наконец смогли расстегнуть свою защитную броню. Как только он распахнул пальто, Эрика положила голову ему на грудь и обвила рукой плечи. И юные любовники замерли, наслаждаясь прикосновением друг друга даже сквозь бесчисленные слои теплой одежды.
Приложив ухо к груди Михи, Эрика внимательно вслушивалась в биение его сердца. Сквозь толстую ткань ей не удавалось уловить его стук.
— Я не слышу биения твоего сердца, — сказала она, подняв на Миху взгляд.
— Не волнуйся. Мое сердце на месте, — ответил он.
— Не уверена, я его не слышу. Думаю, ты умер, — шутливо заметила девушка.
— Если б я умер, то вряд ли бы разговаривал сейчас с тобой.
— А может быть, ты умер, но пока об этом не знаешь.
— Хочешь сказать, что мы умираем, только если при знаем смерть?
— Возможно. А возможно, мы живем, только пока признаем жизнь. Но я в этом не уверена.
— Что ж, тогда я не стану признавать смерть и смогу жить вечно.
— А что бы ты делал, если б мог жить вечно? — спросила она.
— Остался бы здесь и продолжал любить тебя, как в эту самую минуту.
— Но я-то не смогу жить вечно. И что ты будешь делать, когда я умру?
— Детка, ты никогда не умрешь. На свете мало вещей, в которых я уверен, но это одна из них.
— Что ж, будем оба жить и любить вечно. — Слова Эрики прозвучали одновременно как утверждение и как вопрос.
— Почему бы нет.
В едином порыве влюбленные отыскали губы друг друга, не обращая внимания на толпу вокруг. Они целовались, закрыв глаза, их сердца слились воедино, а мысли улетели на много миль отсюда, в окутанные сиреневой дымкой дали.