История в зеленых листьях

Высокий мужчина доверчиво смотрел на неё снизу. До чего чистые глаза небесного цвета, а в них, как и в отражении её, похоть. Правильный мальчик, гордость матери, вытянувшей его в одиночку, колючий и едко доказывающий собственную правоту и притязания… раздражающий прочих своей экспрессией и убеждённостью. Он не мог, да и особенно не хотел жить правильно, как этого не хочет никто, лишь долбя окружающих своим видением благоденствия. Мира ненавидела его за этот идеальный вид. Хоть бы её не обманывал… одержимый оргазмом мучитель, используемый ею для разрядки. Живая мишень для утоления её девиаций. Который должен был быть агрессором при полном её доминировании. Который на миг становился противен в завершение. Мира мечтала об оргиях с бессчётным количеством мужчин, а на выходе едва решилась на двоих, брезгуя при мыслях о чужой микрофлоре, но продолжая восхищаться удачным набором хромосом незнакомцев в парках. До омерзения необходимый элемент, от которого пережимало трахею и от которого хотелось избавиться, чтобы тут же пытаться вернуть. Если жизнь так скоротечна и изменчива, почему просто не наслаждаться редким мгновением, когда ничто, наконец, не раздражает?

Боль отторжения, сродства, повязанности… которую так тяжело прервать. Которую так сладко тянуть с этим красивым мужчиной, который не виноват в её безумии. Уставшая женщина с больной спиной и безразличием к людским спорам… Не та девочка, которая давно, в каком-то ноябре, слушала The Rasmus, вздёргивая нос к тучному небу. Как её чистые травяные глаза и коса поперёк плеча обманывали других… Мира дрессировала себя на удобность, чтобы безвыходность существования в социуме доставляла меньше хлопот, и в какой-то мере это даже приносило полезные плоды. Но суть её никуда от этого не улетучилась…

На миг ей захотелось, чтобы третий перечеркнул эту дрожащую неудовлетворённость друг другом. Быть зажатой между двумя мужчинами… и не делить их ни с кем. Видеть соперничество за неё, а не эгоистичное удовлетворение своих потребностей. Ощутить доселе неведомую палитру…

Реактивное чувство отвращения, оборотень, возникший под влиянием мощных культурных запретов из нечистой любви, захлестнули её с головой, пока она стягивала с него футболку. Отвращение, которое она должна была испытывать к брату, но перенаправила на Арсения.

40

– От нас отвернётся семья, – смеялся Тим, благодарно зажимая её между своих локтей.

А у Миры сжималось сердце, что слова, небрежно произнесённые в анестезии сердцебиения, после бала уже не кажутся столь неопровержимыми.

«В каждой любви двойное дно», – невесело припомнила она.

Никто не влюбляется просто так. Никто не выбирает любого человека, который случайно оказывается рядом. Все выходят из детства со смутным багажом образов и смыслов. Мы тушим это, забиваем повседневностью, но, по сути, лишь это определяет нас.

– Я видел чистую девочку, о которой захотел заботиться, – продолжил Тим, переместив взгляд с потолка на неё.

– Вы так помешаны на чистоте! – засмеялась Мира.

– Я имел в виду духовную.

– Не имеет значения. Даже в безматериальных мечтах вы используете избитые типы.

– Не отходи от темы, когда мне хочется поговорить по душам. Всё реже это случается в последнее время, потому что так часто опоганивается теми, кто понять не может. Разоткровенничаешься – а потом жалеешь… Не понимаю тех, кому лишь бы душу отвести.

– О чём же ты хочешь поговорить?

– У меня никогда не было отца. Он был у тебя. Безраздельно. Катал тебя на велосипеде и санках. Любил свою единственную дочь как никого другого. Тебе не понять, как сильно я боюсь создавать собственную семью. Я просто не выдержу того же. Вдруг я тоже исчезну из жизни детей, как мой отец исчез из моей? И они будут такими же неприкаянными, изуродованными гипертрофированной материнской любовью, переродками её чувства креста и конца. Это невыносимый груз.

– У нас с тобой детей не может быть. Нечего и бояться, – отчеканила Мира, припомнив тот разговор в кафе, во время которого она открыла ему, где проводит остаток лета.

– Я не потяну детей. Детей должны рожать здоровые люди.

– Тогда человечество вымрет.

– В любом случае я стану одним из тех, кого обвиняют в эгоизме.

– То есть ты вернулся, лишь осознав, что дети тебе не нужны? И моя дисфункция матки может отпасть?

– Прекращай.

– Нет, я искренне не понимаю, почему люди обвиняют тех, кому нанесли обиду, в том, что те обиделись. Тотальный бред! Люди топчутся по нам, а затем пеняют, что мы такие чувствительные. Очень удобно.

Тим вскочил с постели вслед за Мирой и, поймав, крепко обнял. Она затихла.