Войной в Италии попытались воспользоваться вандалы, чтобы вернуть себе Сицилию. В свое время Гейзерих фактически уступил Сицилию Одоакру, и знаком вандальского суверенитета над островом остался лишь налог, какой правитель Италии должен был платить вандальскому королю. В руках у вандалов оставался лишь Лилибей. Теперь вандальский король Гунтамунд решил восстановить реальную власть над Сицилией. Однако вандалы потерпели поражение. Значительную роль в этом сыграл наместник (консуляр) Сицилии Кассиодор, перешедший на сторону Теодориха. В 491 г., когда борьба в Италии еще далеко не завершилась, Гунтамунд был вынужден заключить договор с Теодорихом, по условиям которого он не только отказывался от налога, но и отдавал Теодориху Лилибей, так что теперь вся Сицилия находилась под властью (и реальной, и официальной) остготского короля.
Хотя никто не сомневался, что власть в Италии полностью перешла к Теодориху, ее еще нужно было юридически оформить. Теодорих являлся королем готов, но для римлян он был лишь дуксом, полководцем. Еще до начала италийского похода Теодорих получил от Зенона, как об этом уже говорилось, ранг патриция. Именно как патриция его приветствовала светская и духовная знать Италии. Однако история Одоакра и его отношений с императорским двором показывала, что этот ранг при всем своем почете не давал прочного юридического основания власти над Италийским диоцезом[373]
. Его нужно было дополнить официальным признанием нового положения как правителя Италии. Еще до вступления в Равенну Теодорих направил к Зенону посольство во главе с главой сената Флавием Фестом с просьбой позволения надеть ему королевскую одежду. Такое позволение означало бы признание императором власти Теодориха не только над готами, но и над римлянами. То, что посольство возглавлял глава сената (princeps senatus), должно было показать, что речь идет не об узурпации власти варварским королем, а о желании римского народа, воплощением которого все еще считался сенат. Однако Зенон, дававший столько авансов Теодориху перед его походом, теперь, когда казалось, что окончательная победа над Одоакром близка, предпочел воздержаться от любого официального акта. А затем положение в Константинополе изменилось.