В «дипломе» говорилось о возрождении «исторического своеобразия» земель и провинций империи Габсбургов путем восстановления институтов исполнительной власти, существовавших там до 1848 г. (в случае с Венгрией восстанавливались канцелярия и губерниум, уже возглавляемые аристократами-консерваторами), и законодательных собраний (государственное собрание в Венгрии и ландтаги в наследственных провинциях австрийских монархов). Однако полномочия и тех, и других были существенно урезаны: самые важные вопросы бюджета оказались прерогативами Имперского совета, а силовые ведомства и иностранные дела — в прямом подчинении самого императора. Эта инициатива, являвшаяся не более, чем косметической операцией по удалению самых омерзительных черт режима Баха, не могла удовлетворить ни «конституционных централистов», т. е. либеральные средние классы и интеллигенцию Австрии, ни либеральное дворянство и интеллигенцию Венгрии. Массовое недовольство венгров, усилившееся на рубеже 1860–61 гг., достигло такой остроты, что период этот стали называть «маленькой революцией». Считая «диплом» неприемлемым и настаивая на политическом устройстве 1848 г. как «базовом», Деак и его сторонники стремились воспользоваться той политической свободой, которая открылась перед ними восстановлением государственного и комитатских собраний, многие из которых теперь заявили, что налоги, назначенные без голосования, незаконны и их не следует платить. Поддавшись уговорам своего нового министра государственного строительства Антона фон Шмерлинга, лидера группы австрийских политиков, пытавшихся совместить идею централизованной, германизированной Австрии со своими крайне умеренными либерально-конституционными воззрениями, Франц Иосиф пошел на еще одну уступку, издав в 1861 г. «февральский патент». Двухпалатный рейхсрат, созданный согласно этому патенту, был настоящим парламентом, в котором должны были заседать 343 депутата от всех провинций империи. Это центральное законодательное собрание получило право определенного контроля за деятельностью имперского правительства, хотя бюджетные статьи могло лишь «инспектировать», тогда как министерство иностранных дел и армия оставались в единоличном ведении самого монарха.
Поскольку патент одновременно усиливал власть центрального правительства над провинциями, депутаты второй сессии венгерского государственного собрания, созванной в апреле 1861 г., оказались в неловком положении: тот документ, который они должны были обсуждать в качестве конституционного проекта, явным образом противоречил всем традициям венгерского конституционализма, причем возможности парламента ограничивались еще и отсутствием консенсуса по двум болезненным вопросам — земельному и национальному. Несмотря на серьезные крестьянские волнения в начале 1861 г., большинство представителей политически активных классов решило, что патент 1853 г. об отмене крепостничества должен быть сохранен во всех частностях, без внесения каких бы то ни было дополнительных изменений в условия государственной компенсации. Кроме того, несмотря на некоторое улучшение отношений между мадьярами и немадьярами, лозунг 1848 г. имел неприятный для последних отпечаток требований «единой венгерской политической нации», при том, что требования автономии со стороны сербского и словацкого конгрессов, заседавших соответственно в апреле и июне 1861 г., заставили многих венгров бояться расчленения их исторически сложившегося государства. Наконец, Италия, объявившая о своем объединении в марте 1861 г., перечеркнула последние надежды Кошута на «европейский переворот».